Wisdom calls my name, from where verities intertwine...

С книгами разобрались, на очереди музыка. Только здесь не будет статистик прослушиваний, потому что обычных исполнителей я включала редко. Зато 2024 принёс нам уникальную возможность облекать авторские миры в ноты и дарить героям голоса.
Я аудиал, и меня такие штуки впечатляют даже больше, чем создание картинок. Поэтому даа, все вершины чарта в этот раз — однозначно за ИИ, который открыл моим ушам просто бескрайние горизонты. И под конец года, полного интересных генераций и погружения в самые разные вселенные, я хотела бы зафиксировать тут своё самое свежее приобретение и, возможно, ключ к выходу из творческого тупика.

Небольшая предыстория — ситуация с ролевой.
В первой половине года в жизни царил такой кромешный пиздец, что в какой-то момент я осознала, что теряю связь с персонажем. Мне было 16, когда я придумала 16-летнюю девочку, а теперь старше её 18-летней почти в два раза. Слишком велик стал соблазн сливать реал в творчество и раньше срока утянуть Эйлин в осознание, что её представления о людях и о собственном месте в мире, мягко говоря, наивны и не полны. Ну, мои собственные-то ведь похерились.
Так возникли дистанция, диссонанс, ступор.

К счастью, в декабре не без помощи Дем я всё-таки дописала пост, который нужно было написать, и закрыла квест, который по-хорошему должен был быть закрыт годы назад, когда мир ещё не сдвинулся с места (с). И, чувствуя потребность разобраться-таки с персонажем и своими проблемами, обратилась за помощью к музыке.

Создание песни-трибьюта для Эйлин было, конечно, делом времени. Как только озарило развернуть типично-когтевранскую тему поисков мудрости, текст написался легко и быстро. Сквозную динамику припевов — путь от бескомпромиссной веры через трудности к пониманию — я так же влёт придумала уже в процессе.
Подбор музыки занял куда больше времени. Я перебрала несколько десятков генераций, лишь несколько из них звучали адекватно и лишь единицы зацепили с первого прослушивания. Отобрав и допилив их для окончательного решения, я... не смогла его принять. Так родились три совершенно разные песни с одним и тем же текстом. И каждая из них транслирует нечто важное.

Первая, драматичная и мрачноватая, зеркалит моё комплексное восприятие персонажа. Включая все будущие противоречия и моральные дилеммы, с которыми Эйлин только предстоит столкнуться, но которые предвижу и подсознательно пытаюсь форсировать я. Для меня это самая упарывательная версия, потому что в ней заложен и внутренний конфликт, и напряжение, и отчаяние доискаться до истины, и точки соприкосновения с реалом в целом именно она работает на перспективу развития характера. Выпускать всех этих демонов в сюжет рано, а вот услышать их и убедиться, что пока они в большей степени принадлежат автору, чем персонажу — очень даже ценно.

Вторая, в шутку прозванная Диснеевской, больше всего соответствует нынешнему образу из текстов. Можно сказать, это канон, на протяжении многих лет последовательно выстраиваемый в игре, и с отыгрышем которого у меня, собственно, и возникли проблемы. В основной сюжетке мне нужна вот эта целеустремлённая и полная веры в свет девушка, без конфликтов и сомнений. Звучание в мажоре очень подходит такой Эйлин, а меня воодушевляет и помогает мыслить в нужных рамках.

Наконец, третья версия-баллада — повествовательная, рефлексирующая и уютная. Минимум инструментов, максимум внимания на текст. По сути, это просто голос персонажа, как если бы она сама делилась переживаниями.

Вот так, благодаря облачению одних и тех же строк в разные жанры, я разложила, наконец, по отдельным полочкам личных тараканов и каноничный образ из игры, а также определила границы, в которых всё-таки можно будет аккуратно проводить трансформацию взросления. Невероятно увлекательно переключаться между версиями, создавая нужное настроение для обдумывания той или иной сцены. А главное: я теперь снова слышу персонажа. Не только в прямом музыкальном, но и в переносном писательском смысле.

Да здравствуют технологии, чо

Wisdom - "Dramatic version"


Wisdom - "Disney version"


Wisdom - "Vintage version"

Lyrics

Wisdom

Verse 1
In the fortress of white stone, where knowledge and steel collide,
I wander through the library's depths and the training hall inside.
Eighteen years of questions, and a medallion worn with pride,
Bloody blisters on my hands, I face the world, no longer will I hide.
In the mirror, I see strength, though they say I'm frail and slight,
With each step, I forge my destiny, in the day and through the night.

Chorus
Wisdom calls my name, through the echoes of the past,
In the search for what is light, I find courage that will last.
With each trial and each triumph, I learn to stand my ground,
In the dance of faith and learning, my true self will be found.

Verse 2
I've learned the Auror's duty, to face the dark with might,
Yet what defines a good soul, to choose the path that's right?
In a world of constant change, what does it mean — to be?
Rowena Ravenclaw, the founder wise, left questions haunting me.
With my father's sword in hand, I look for truths untold,
Who will guide my desperate spirit, as my destiny unfolds?

Chorus
Wisdom calls my name, but hides in shadows deep,
In the search without end, my heart's unsure, I weep.
Through each trial and each triumph, I wander through the haze,
In the dance of doubt and longing, I seek my rightful ways.

Solo

Verse 3
I cannot forget that dark mage, with gaze and heart of steel,
In the clash of spells and fire, neither could truly heal.
Rage danced between us, like the rumble of a storm,
For fear and doubt entwined us, in a bond both cold and warm.
Yet in the silence after, as the echoes slowly fade,
We build a bridge of empathy, where new paths can be laid.


Chorus
Wisdom calls my name, from where verities intertwine,
In the struggle to understand, new answers we might find.
Though the path is steep and winding, and the journey feels unsure,
Opposing sides can meet halfway, and open a new door.

Bridge ending
In the song of foes and allies, where our stories converge,
I got some deeper meanings, where our destinies emerge.
Through the memories of our battles, I wander and I roam,
Choosing paths of light and darkness, where my heart can find a home.

@темы: Музыка, Мысли вслух, РПГ

---

О_о

Я в замешательстве.
Сердце Англичанина написано 15 лет назад. Эта баллада-поэма была навеяна тоннами прочитанного эпоса в голове студента-филолога, спин-оффом One-eyed к ролевой и некоторыми мрачными планами в отношении судьбы Ардора. В итоге персонаж так нам полюбился, что события поэмы не воплотились непосредственно в игре, Ардор получил билет в жизнь и продолжил странствия.

После веселья с англоязычными песнями мне было мало драмы любопытно побольше поэкспериментировать с русскоязычными текстами. Что сподвигло взять для этой цели именно Сердце, теперь уже не вспомню. Может, думала наваять простую балладу, но... размах повествования потребовал иных форм.

Так что теперь у меня есть 9-минутный ( ) фолк-метал-триптих по одному из любимых детищ. И я в замешательстве почти таком же, как в тот день, когда его написала. От того, что слышать свои стихи в песенной интерпретации, пусть даже и за авторством машины, всегда очень странно. От того, что, вновь пристально всмотревшись в созданный когда-то текст, я с чистым сердцем могла сказать: он хорош. Мысль подогнать концовку под актуальное развитие событий мелькнула и ушла в небытие, потому что я не решусь вторгаться в законченный и выверенный рассказ. В этой версии-апокрифе история останется такой, потому что работает как надо.

Да, звук далёк от идеала. Да, в русском насыпало косяков артикуляции, и мне не везде удалось это исправить. Но музыка родилась, и я вновь передаю привет себе из прошлого.)) Потому что, если вдуматься, весь замес — просто новый повод признаться в любви этому миру и этому герою. И сила внезапно возвращённого чувства, если честно, тоже как-то ставит в ступор.))
Вроде живёшь себе свою жизнь, не поднимая головы от проблем... Но грань очень тонка. Иногда пробирает так, будто всё началось только вчера, и сегодня как раз такой день.

@темы: Воспоминания, Друзья, Музыка, Мысли вслух, РПГ

---

Дом_часть 2

Авторское бла-бла

Внезапно подъехало продолжение Ноттингемского цикла.
Если вдруг под кат заглянет кто-то кроме моих соратников по перу: это всего лишь спин-офф от основной ветки The Middle Ages.
Когда-то давно мы сообразили, что перед балом в Аврорате нам нужно развести персонажей по разным локациям на продолжительный срок. Я решила отправить Эйлин домой к маме. В итоге до бала мы не догребли до сих пор, а я наворачиваю не первый десяток страниц в обществе NPC, прикольных магглов и маман, задумавшей начать новую жизнь. Затянуло
История была начата, страшно подумать, 6 лет назад.
Новая часть связана с предыдущими двумя условно, но происходит в том же месте и продолжает линию хронологически.

Ноттингемские зарисовки не могут похвастаться особым экшеном
UPD: Уже могут Зато стали интересной попыткой повзаимодействовать с семьёй и немагической публикой. А еще очень пригодились мне для раскрытия некоторых ключевых черт и инсайтов персонажа. Эйлин расставляет точки над i, испытывает принятые решения на прочность и прощается с детством.

Краткость — не моя сестра, поэтому новая часть будет разделена аж на три. Погнали)

UPD2. Всё, что ли?.. Как-то кучно пошли закрываться древние квесты Что ж. На этом детство моего персонажа официально объявляется законченным (но сюжетная ветка внезапно отсыпала зацепок на будущее...). Добро пожаловать в самостоятельную жизнь, Эйлин. Она тебя ещё удивит.

Плашку колданула себе в файлик для вдохновения, пусть висит и тут.)

Часть 2.1

***
Деревенька Уилфорд, южное предместье Ноттингема, вольготно раскинулась в излучине реки. Здесь уже чувствовалось дыхание большого города: богато отстроенные дома, нарядные хозяйки, обилие заморских диковин на прилавках. На севере, за рекой, проступали из утренней дымки массивные городские стены. В противоположной стороне брал начало просторный зеленый луг, на котором уже воздвигались первые шатры. Картину дополнял чудный вид на синие воды Трента и тёмный лес вдалеке. Неудивительно, что эти места вновь выбрали для проведения праздника.

Колокольный звон разливался над крышами, славя Архангела Михаила и созывая прихожан на службу перед началом ярмарки. Эйлин с любопытством прошла по улочкам, наводнённым разодетым, взволнованным народом. Затем вынырнула из толпы и через пару тихих переулков вышла на просёлочную дорогу.
Плечо ныло под ремнем сумки, набитой гостинцами. Эйлин предвидела, что в округе сегодня будет людно, а потому не рискнула брать с собой Ориона и уж тем более пользоваться трансгрессией. Слишком велик был риск промахнуться и быть замеченной. Если крылатый конь ещё мог сойти за доброе знамение, то падение кому-нибудь на голову — едва ли.
Эйлин поморщилась, разминая плечо, поправила сумку и торопливо продолжила путь.

Дела на ферме явно процветали. Вокруг гладко выметенного двора высились аккуратные постройки: новее и больше, чем она помнила. Хозяйский дом умыто сиял свежей побелкой и крепкой крышей. В этот час здесь было пустынно: большинство работяг уже отбыли на службу или были заняты подготовкой ярмарки. Кроме пары собак, тут же завилявших хвостами, некому было приветить утреннюю гостью. Это её всецело устраивало.
Уверенно ориентируясь среди строений, девушка прошмыгнула к конюшне и едва не налетела на знакомого гнедого мерина. Конь переминался между оглоблями гружёной телеги и испуганно фыркнул при внезапном появлении человека.
— Здравствуй, Атлас, — Эйлин успокаивающе похлопала его по шее. — Раз ты ещё здесь, значит, и я не опоздала…

— Эйлин! — позвал звонкий голос.
Эмма волокла по двору что-то тяжёлое, но тут же бросила ношу, подлетела к подруге и, едва не сбив с ног, заключила в крепкие объятия.
— Как ты вовремя! — Загорелое, очаровательно круглое личико светилось искренней радостью. – Дядюшка с работниками до рассвета отправились занимать лучшее место, а мы везём остатки поклажи. Урожай в этом году просто дьявольский, да простит меня святой Михаил…
Девушка поспешно осенила себя крестным знаменем, но тут же с чувством пнула груду тюков на земле.
— Пусть братец сам всё это грузит. Мы как раз собираемся выезжать, ещё немного, и разминулись бы. Боже мой, я так рада тебя видеть, какая ты хорошенькая, просто прелесть! А я дней двадцать тому заходила к твоей маме. Она выглядела обеспокоенной и не знала точно, когда тебя ждать… Надолго к нам? Как поживаешь?
— Уф... неплохо, — усмехнулась Эйлин, растерявшись от такого потока радушия и новостей. После долгой разлуки говорливость Эммы иногда действовала оглушающе. — Я надеялась застать вас здесь, на ярмарке отыскаться трудно. А где, собственно…?

Эмму выдал взгляд, брошенный за спину подруги. Эйлин не сомневалась, что случится дальше, а потому без зазрения совести позволила чужим ладоням заслонить солнечный свет. Лишь на мгновение – а после выскользнула из захвата и повисла на шее рослого юноши. Сравнялось два года с их последней встречи, и, кажется, Мартин всё продолжал тянуться ввысь.
— Явилась точно к празднику, а? — широко улыбнулся он, осторожно опустив гостью на землю. — Покуда работали в поле, не очень-то к нам спешила.
Эйлин весело окинула взглядом гору добра, ожидавшую погрузки. На всякий случай посмотрела по сторонам, а затем с напускным равнодушием щёлкнула пальцами. Всё разом переместилось с земли на телегу. При этом последний мешок, поменьше, наподдал парню по шее.
— Засчитано? — девушка заботливо стряхнула пыль с плеча Мартина и увернулась от ответного тычка кулаком.
— Не-а, — тот демонстративно поправил поклажу, — я бы красивее сделал.
Эмма хихикнула.
— Ох, Эйлин, не представляешь, как мы соскучились. Ну, рассказывай же…
Мартин глянул на солнце, только что выкатившееся на крышу конюшни, и покачал головой.
— По дороге будете сплетничать. Сегодня дядя точно не спустит нам опоздания.
Он торопливо помог девушкам забраться в телегу. Убедившись, что обе удобно расположились среди бочонков, мешков с овощами и кулей овечьей шерсти, сам устроился впереди и нетерпеливо причмокнул губами, направляя гнедого к воротам.



Примечательна была история этой дружбы.
Обосновавшись в окрестностях Ноттингема и едва оправившись от горя, Вирджиния, против воли, стала налаживать контакты с местными жителями. Подавленное состояние дочери вызывало самые серьёзные опасения, и мать, убедившись в тщетности иных способов, всячески поощряла знакомство Эйлин с городской детворой. «Может статься, — писала она Альберту в те печальные дни, — ей предстоит провести всю жизнь среди этих людей. Пусть же отношения будут добрыми…»

Девятилетняя Эйлин, надломленная потерей отца, не слишком стремилась к общению со сверстниками. И всё же паре любопытных ребят с южных окраин удалось завоевать её доверие. Бойкая девочка годом младше и её рассудительный, с добродушной насмешкой в глазах брат по неведомой причине привязались к тихому ребёнку.

Поначалу они встречались на рынках и в предместьях, но всё чаще расширяли географию совместных прогулок. Родители Эммы и Мартина держали столярную мастерскую, были честными трудягами и приучали к тому же детей. Взращенные в строгости и заботе, ребята не боялись жизни и с малых лет знали, чего ждать от будущего. Мартину предстояло унаследовать семейное дело; в свои одиннадцать он уже мастерски выстругивал домашнюю утварь и помогал отцу с некрупной мебелью. Эмма обожала наряды, мечтательно копила приданое и намеревалась стать супругой владельца суконной лавки (иногда, впрочем, снисходительно заявляла, что готова рассмотреть и другие варианты).

Это была совершенно обычная счастливая семья, и заурядность их забот растопила окружавшую Эйлин глыбу отчуждения и тоски. Быстро осмелев, девочка начала приглашать приятелей в собственные скромные владения. Лесные вылазки до того впечатлили брата с сестрой, что постепенно стали регулярными.
Эмма умела радоваться любой мелочи, с ней всегда было весело и легко. Мартин же, не обладая общительностью сестры, умелым словом мог гасить любые конфликты, а иногда рассуждал о жизни в выражениях столетнего мудреца. Ещё он искусно вырезал из дерева фигурки зверей и птиц, и дети, расположившись под старым дубом, разыгрывали с ними целые представления.

Гостинцы приводили Эйлин в восторг — вероятно, чрезмерный. Однажды толстый игрушечный кот выпрыгнул из её рук и целеустремлённо ускакал вверх по стволу дуба. Эмма завизжала и пустилась наутёк; что до Эйлин, то виновница переполоха настолько ошалела, что не могла двинуть и мизинцем. Только Мартину в ту минуту удалось сохранить присутствие духа. «Говорил же, смахивает на белку», — пробормотал мальчик, глядя вслед сбежавшей деревяшке. Затем отважно посмотрел в глаза новоиспечённой колдунье — и оба покатились со смеху.

Вирджиния испытывала смешанные чувства. Возвращение волшебных способностей дочери было великим счастьем, но поднимало вопрос, как поступить с невольными свидетелями. Заклятие забвения было делом пары минут — и положило бы конец спасительной дружбе. К её немалому облегчению, брат и сестра, посовещавшись, расценили инцидент как приключение и впоследствии страшно им гордились, хоть и дали честное слово помалкивать. Посвящения в тайну удостоился лишь их двоюродный дядя Осберт, поскольку сам по молодости водил знакомство с некой чародейкой. На жадные расспросы детей дядя всякий раз отвечал загадочной улыбкой, но подробностей от него они так и не добились.

Пожалуй, это была первая настоящая привязанность в жизни Эйлин.
Её не подточили ни прогрессирующие проявления магии, ни отъезд в Хогвартс. Приезжая на каникулы, девочка со всех ног бежала в город, и общение с братом и сестрой раскручивалось с того места, на котором остановилось. Инаковость подруги нисколько их не пугала, а большой общий секрет лишь крепче цементировал взаимный интерес.

Шли годы. Мартин стремительно прибавлял в росте, девочки расцветали под его ревнивой опекой. И если городские хулиганы всегда обходили их компанию стороной, то со временем старший брат прослыл ещё и грозой навязчивых кавалеров. Недостатка в них у Эммы не было.
Разумеется, Эйлин боготворила его. И, конечно, Эмма толковала это на свой лад. Развязка была закономерна. Настал день, когда Мартин, подзуживаемый сестрой и первым хмелем, решился сам попытать удачу в сердечных делах. Дело кончилось гневной оплеухой, слезами, двухнедельной ссорой и мучительным, многословным примирением — раз и навсегда.
Романтичная Эмма несмотря ни на что продолжала мечтать, что брат однажды женится на подруге и две большие семьи заживут душа в душу. Они же, оба склонные к рефлексии и с годами всё яснее сознающие разницу путей, впредь сохраняли нежные, но подчёркнуто родственные отношения. На пятом курсе Эйлин с облегчением узнала, что родители сговорили его с дочерью добропорядочного горожанина. Впрочем, в её присутствии это никогда не обсуждалось.


Эйлин болтала ногами над проплывающим внизу полотном дороги и то и дело поглядывала на старых друзей. Как и в детстве, её занимала мысль, насколько непохожие люди иногда бывают связаны кровными узами. Каштановые локоны сестры столь же сильно контрастировали с русой макушкой брата, как её жизнерадостный, смешливый нрав с его немногословной сдержанностью.
Оба поразительно повзрослели. Глядя со спины, Мартина легко можно было спутать с его же отцом. Что до Эммы, то её природная полнота вылилась в завидные формы. В свои семнадцать она была пленительно хороша и явно умела пускать в ход женские чары. Непросто, должно быть, жилось соседским молодцам…

— Ты ведь уже знаешь, да? — Эмма обратила к подруге сияющее лицо и помахала левой рукой. Тонкая полоска серебра поймала солнечный блик. — Весной! Ты обязана приехать! Это так волнительно, мне кажется, я сойду с ума от ожидания…
— Мы все в нетерпении, — усмехнулся Мартин через плечо. — Даже кошка и та замучена списками гостей да подвенечными нарядами.
Двадцатилетний, широкоплечий, он привычно ворчал на сестру как на шаловливого ребёнка. И наверняка по-прежнему трепетно выполнял любой её каприз.

Перегруженная телега шла на удивление мягко, мерно скрипя и покачиваясь, а друзья неспешно обменивались последними событиями. Эмма две недели назад ответила согласием сыну преуспевающего дельца. Она пока не слишком хорошо знала жениха, но вовсю грезила картинами светлого будущего и без умолку вещала.
— Очень жаль, что Оскара нынче не будет на празднике, уехал с отцом в Дербишир. Между прочим, тот весьма важный человек, заведует разным строительством, представляешь? Это, конечно, не ткацкое ремесло, но мама говорит, что даже лучше. Ах, Эйлин, как бы я хотела тебя с ним познакомить. Оскар очень славный, даже Мартину нравится, правда, Мартин?

Юноша неопределенно повел плечом. С виду он был поглощен дорогой, но Эйлин отлично знала, что мерно вышагивающему гнедому едва ли требуется контроль. Впрочем, Эмма и не ждала ответа.

— А Мартин теперь ведёт дела в мастерской! — гордо продолжала она. — Торговля процветает, папа доволен до невозможности. Говорит: вот женится наследник, и можно будет чин чином представить людям нового хозяина, а сам он станет обычным мастером, потому что терпеть не может цифры, — Тут подруга драматично сдвинула брови и понизила голос. — Только он всё не женится. Они с Розалией отложили помолвку, и оба не говорят почему.
Явно устав сидеть без дела, Эмма выудила из ближайшего мешка некрупную луковицу и запустила в брата, не сводя, впрочем, взгляда с Эйлин:
— Почему, а, Мартин?
— Всё просто, — овощ прилетел обратно, а парень вновь сосредоточился на дороге. — Рози страшно много болтает. Женихов это отпугивает, сестрица, советую иметь в виду.
Эмма махнула рукой.
— Вот видишь, не хочет признаваться, — вздохнула она. — Ну да ладно. Давай рассказывай ты: какие новости, где обретаешься? Что Тилльберт?
— Полагаю, хорошо, — осторожно отозвалась Эйлин. Прежде всего следовало разобраться с последним вопросом. – По крайней мере, если судить по письмам. Вообще-то наши пути разошлись довольно давно.
— Правда? — оживилась Эмма. — То есть… как жаль. А почему?

Эйлин сдержала улыбку. После материнских расспросов противостоять любопытству подруги оказалось куда легче.

— Он отправился к своей цели, я к своей. Школа позади, теперь моя жизнь сосредоточена в Лондоне.
— Ло-ондон, — протянула Эмма так, словно речь шла о другой планете. — Не собираешься, значит, возвращаться домой?
— Вряд ли, — Эйлин сощурилась на сентябрьское солнце и отпила воды из глиняной бутыли. — Да и сложновато стало понять, где мой дом. Он здесь, он был в Хогвартсе, а теперь еще и Академия…
— Да, твоя мама говорила, что ты теперь занята самыми сложными науками. И скоро станешь…ээ…варваром?
— Аврором, — рассмеялся Мартин, не обернувшись, — Тебе ж рассказывали сто раз, дурёха.
— Так это когда было. И что, там правда учат драться и стрелять?
— Не только, — улыбнулась Эйлин.
— И творить… ну, ты знаешь..? — Эмма повращала запястьем. Получилось довольно изящно: Эйлин невольно пожалела, что за этим не последовала вспышка искр и в воздухе не сотворился завиток цветного дыма.
— В том числе.
— А чему ещё? Погоди-ка… выходит, у вас и женщин заставляют сражаться?
— Почему заставляют, — Эйлин подмигнула и придвинулась ближе. — Иногда бывает весело. Показать пару приёмчиков?
— Эй, это без меня, — Эмма отпихнула её, кокетливо поправила рукав платья и тут же апеллировала к брату. — Слышал? Она всегда была ненормальной, наша Эйлин!

В голосе явно звучал восторг, и миг спустя девушка вернула к подруге требовательный взгляд:
— Ну, выкладывай уже, как там всё устроено..!

Часть 2.2

***
День пролетел в хлопотах и заботах. Лишь оказавшись в кипящей пучине ярмарки, Эйлин по-настоящему осознала, насколько обильным выдался нынешний урожай. Торг Михайлова дня был долгожданным и радостным событием для фермеров, хозяек, работяг и купцов. Амбары по всей округе ломились от тюков пшеницы, корзины с яблоками и грушами наполняли погреба, в лéдниках томились окорока и колбасы. Здесь плоды кропотливого труда, наконец, выставлялись на всеобщее обозрение, здесь вручались награды за выдающиеся достижения и заключались выгодные сделки на будущий год. А ещё это было место негласных смотрин, что привлекало принаряженную, смешливую молодежь на помощь старшим членам семьи.

Дядя Осберт, заядлый и рачительный хозяин, ожидаемо оказался в числе самых успешных фермеров Уилфорда. Скопление людей у его обоза не иссякало с утра до вечера: старые знакомцы подходили засвидетельствовать почтение, купцы спешили приобрести свежий товар, дельцы наперебой сыпали заманчивыми предложениями.
Горстка молодых работников суетилась вокруг дядюшки день напролёт, но рук всё равно не хватало. Эйлин, Мартин и Эмма, не желая уступать, тоже без устали вертелись у прилавков: приходилось постоянно быть на чеку, отвешивать овощи, считать монеты, вести учет в долговой книге и подтаскивать очередные тюки.
В это время им почти не удавалось обменяться друг с другом словечком, но Эйлин то и дело посматривала на друзей и всякий раз с удовольствием отмечала, с какой сердечностью к брату и сестре относятся все вокруг. Эмма по-прежнему была всеобщей любимицей. Обмен с соседями одними и теми же новостями в сотый раз нисколько ее не утомлял; она встречала всех и каждого очаровательной улыбкой и охотно принимала поздравления с недавней помолвкой. С Мартином же здоровались уважительно, приветствуя молодого хозяина в соответствии с пока ещё неофициальным, но уже заслуженным статусом.
У Эйлин было тепло на душе, и одновременно странно щемило сердце. Её представления о Михайловом дне давно уже ограничивались лишь смутными воспоминаниями из детства. Глядя на всеобщее воодушевление, на бьющую ключом жизнь Ноттингемских предместий, девушка испытала и изумление, и лёгкую зависть. Совсем рядом недавно прокатилась беда, но здесь, как видно, умели от неё отгораживаться. Припасов на зиму было вдоволь, и, должно быть, добрый урожай вселял людям надежду на благополучное будущее.

С заходом солнца стихла деловитая суета торговли, но праздник разгорелся поодаль с новой силой: настало время молодых. Тут и там вспыхнули огни костров, шатры наполнились хмельными голосами и звонкими песнями. Получив, наконец, дозволение, друзья чуть не бегом покинули рубежи, где героически держали оборону весь день — и сразу же окунулись в круговорот подвыпивших галдящих сверстников. Пестрели ленты в растрепавшихся косах, вздымались в танце рукава и подолы новеньких с иголочки нарядов. Святой праздник был окончательно забыт, теперь в лугах развернулась широкая и озорная кутерьма деревенских гуляний. Ночной Уилфорд звенел старыми плясовыми мотивами, манил балаганными увеселениями и предлагал забавы и испытания на всякий лад. Состязание певцов и кулачные бои, перетягивание каната и парные забеги со связанными ногами, стрельба из рогаток и турнир по ловле прытких молодых свиней, которых кто-то умыкнул с ярмарки... Эмме всё было интересно, она ввязывалась в каждую игру если не участницей, то активной зрительницей, и подначивала друзей.

Эйлин позволила увлечь себя в средоточие толпы, но мысли её были далеко. Некогда она любила деревенские праздники, но сейчас, даже если бы пожелала, не могла проникнуться всеобщим весельем. Чуднóе это было чувство: словно в организме отказала некая мышца, отвечающая за беззаботную радость.
Её здесь многие помнили и с преувеличенной радостью восприняли нежданную встречу. И всё же девушка чувствовала: одни исподтишка разглядывали её, как заморскую диковину, другие неуловимо сторонились, а иные, если б не присутствие друзей, пожалуй, не замечали бы вовсе. А ей, и самой сознающей свою принадлежность иному миру, виделось нечто неправильное в царившем вокруг исступлении. Вероятно, добрая пинта помогла бы исправить ситуацию, да вот только Эмма не давала компании ни минуты передышки.

Мартин взбунтовался первым.
— Это тебе, — он вручил сестре третью призовую фигурку и кивнул на шатер в стороне у рощи, суливший отдых и перекус, — а я откланиваюсь. Нужно промочить горло, не то к утру дядюшка вместо работника получит моё бездыханное тело.
— Поддерживаю, — отозвалась Эйлин. Шум, визги и взрывы хохота всё больше ей досаждали.
— Нет! — запротестовала Эмма. — Сейчас же будет самое интересное… Ай, ладно, зануды. Я отыщу вас позже.
Сложившийся за их спинами бранль тотчас подхватил её и унес прочь.
— Вот так и не скажешь, что через полгода перед нами будет добродетельная супруга, правда? — ухмыльнулся Мартин, предлагая Эйлин руку. Он всё еще тяжело дышал.
— А я ни капли не сомневаюсь, — возразила девушка с улыбкой. — Просто это последнее событие такого масштаба в её статусе. Пусть насладится сполна. Пойдем, я тоже устала.

В шатре заседала более солидная публика. Добропорядочные йомены и торговцы степенно накачивались медовухой, элем да яблочным вином, ведя неспешные разговоры всё о том же: жадности феодалов, женитьбе детей, ценах на шерсть и ремонте жилищ.
Друзья устроились за маленьким неструганым столом в углу. Мартин отправился за элем, и Эйлин в очередной раз удивилась, насколько уверенно держался её приятель среди этой важной публики. Не вчерашний юнец, но без пяти минут равный.
— Мне показалось, ты расстроена, — заметил он, вернувшись и придвинув ей пинту. — Мещанские забавы навевают скуку?
Эйлин помотала головой, отрешённо пробежалась пальцами по глиняной ручке.
— Я рада, что дела идут хорошо, что люди могут веселиться. По правде говоря, — девушка невольно понизила голос, — я давно не видела таких роскошных праздников и успела напрочь отвыкнуть. Сам понимаешь… времена нынче мрачные.

Он наградил её долгим взглядом, и Эйлин сразу поняла, что попалась. Одной из особенностей их с Мартином общения было то, что порой они как будто вместе проматывали целые свитки лишних объяснений, сразу переходя к сути.
— Осуждаешь нас.
— Нет, что ты…
— Ещё как.
— Ну, разве что себя, — девушка вздохнула. — Я полагала, что будет полезно немного отвлечься. Что смогу не думать, не вспоминать. Но вот смотрю, как на потеху гоняют поросят, горланят песни, и… нутром чувствую, что должна быть не здесь. Не после всего, что случилось.
Эйлин неопределенно повела рукой и сделала основательный глоток. Утром по дороге на ярмарку она уже поведала брату с сестрой всё, о чем готова была говорить, и сейчас боялась, что Мартин начнет выспрашивать новые подробности минувших событий. Но он лишь сумрачно смотрел в ответ.
— Думаешь, Ноттингем отгородился от реальности и предпочел позабыть о войне. Но нас тоже зацепило, Эйлин, и довольно сильно. Многие ушли солдатами, да не все вернулись. В округе прибавилось вдов и сирот, но, конечно, на празднике чужого горя не увидишь. Не суди строго. Урожай нынче щедр как никогда, осень мягкая, и люди считают это добрым предзнаменованием. Вот и позволяют себе лишнего перед холодами, — он повернул было голову на всплеск голосов позади, но вновь устремил на девушку серьёзный взгляд. — Понимаю, тебя многое гложет… но раз ты уже здесь, попробуй себя отпустить. Мир не умрёт, если одна чародейка на одну ночь забудет о его бедах, — он сдержал улыбку. — Даже такая могущественная.
Эйлин фыркнула в кружку.
— Ты прав, как и всегда, мой не по годам мудрый друг. Мне хотелось побыть с вами – вот что важно. А чтоб в моей памяти не остались одни поросята, будь любезен до рассвета пригласить меня на танец, в самом-то деле.
— Идёт. Только прежде сделай-ка тару пустой — тогда я успокоюсь и прекращу тебя поучать. Но это не точно.
Эйлин мягко пихнула его в бок, но послушно отсалютовала кружкой.


Оба успели ополовинить свои пинты, когда в другом углу грохнула об пол опрокинутая посуда, и сквозь мерное жужжание голосов прорвался яростный вопль:
— Стоять! Здесь воришка! Попался, паршивец!
Пискнул жалобный детский голосок. Толпа подалась в стороны, моментально обрисовав неровный круг, в центре которого дородный мужчина держал за ухо вырывающегося мальчугана лет восьми.
— Пусти! Больно…!
— Я тебе не только ухо оторву, гадёныш. А ну, выворачивай карманы, не то…
Угрозе не суждено было прозвучать до конца. Ухо паренька вдруг вспыхнуло ярким пламенем, которое мгновенно объяло и руку мужчины. Взревев, тот отдернул ладонь и затряс ею в воздухе, силясь сбить язычки огня. Мальчуган же был невредим, разве что перепуган до смерти. Латаная одежонка помялась сильнее прежнего, ворот болтался где-то под побагровевшим ухом.
Люди в ужасе шарахнулись прочь.
— Колдовство!.. — прошелестел десяток голосов.
— Поганец, мерзкое отребье, ты… да помогите же! — пострадавший заходился в крике, однако желающих вмешаться не находилось.

Эйлин подалась было вперёд, и одновременно из круга зевак наперерез ей выступил молодой человек. Худой, невысокий и неприметный с виду, он, казалось, соткался прямо из воздуха. И лишь пустая кружка, которую юноша небрежно кинул кому-то, говорила о том, что всё это время он находился здесь.
— Всем сохранять спокойствие, — он мимолетно и колко глянул на Эйлин и целеустремлённо приблизился к виновникам переполоха. — Дай осмотреть руку.
— Ты кто еще та…
Не дожидаясь разрешения, юноша возложил ладонь на обожжённое запястье мужчины, из-под пальцев брызнул слабый свет. По толпе прокатился вздох. Здоровяк дёрнулся было, но уже в следующий миг стих, ошалело рассматривая исцелённую плоть.
— Нечего было орать, — презрительно бросил чародей. С прежней решимостью ухватил мальчика за руку и обвёл взглядом оцепеневший, растерянный люд. — А теперь дайте дорогу. Паренёк вас больше не потревожит, но и его никто из вас не тронет. Возвращайтесь к своей медовухе, и всё кончится мирно.
— Нет, черт побери, — пострадавший на удивление быстро пришел в себя. — Это карманник! Я требую немедля вернуть мне мои деньги!
Пронзив его взглядом, юноша присел перед ребёнком на колено, что-то шепнул на ухо. Мальчуган сперва отчаянно мотал головой, потом, всхлипнув, выудил из-за пазухи туго набитый кошель.
— Ну, вот. Доволен? — Чародей небрежно кинул кошель владельцу. — Полагаю, вопрос закрыт.
— Буду доволен, когда духу вашего не станет в городе. Грязные крысы и шарлатаны! Вы все тут заодно, думаешь, я не смекнул?
— Закрой рот, — молодой волшебник держался на удивление спокойно, но в толпе уже поднимался ропот.
— …Ты вообще кто такой, чтобы здесь распоряжаться?
— А мальчонка-то, мальчонка…
— Сколь живу, такого не видал…
Эйлин напряжённо переводила взгляд с одного лица на другое. В Ноттингеме, пёстром и терпимом к самому разному люду, подобные столкновения двух миров происходили нечасто и в большинстве известных ей случаев заканчивались бескровно. Но сейчас её тревожило недоброе предчувствие: слишком уж заносчиво держался незнакомый маг. Впереди стоящие селяне сбросили оцепенение и сомкнули ряды, не давая двоим уйти.

К большому сожалению, здоровяк тоже уловил перемену в общем настроении.
— Добрые люди! — он картинно воздел руки. Правый рукав всё ещё слегка дымился. — Это что же делается? Сегодня мы чествовали Архангела Михаила, защитника нашего от врагов, хранителя душ от греховных помыслов, — Он широко перекрестился. — И вот так запросто позволяем порочить святой праздник воровством? И кому? Извращенным отродьям, чернокнижникам, чьи матери…
Юноша сделал неуловимое движение — и оратор осёкся на полуслове, ибо под пышный подбородок ему вонзилась волшебная палочка. Масляные светильники на столах померкли; несколько наиболее трусоватых селян из задних рядов поспешили покинуть шатёр.
— Ещё одно слово, — тихо произнес чародей, — и я опорочу твою благолепную рожу. А исцелять не стану.
Гул голосов усиливался, дюжина молодцев тут и там переминались с ноги на ногу. Кое-кто шагнул вперёд. Краем глаза Эйлин заметила, как пара человек схватились за пустые бутыли, иные и вовсе потянулись к поясным ножнам.
— Не советую, — протянул юноша. И вскинул вторую руку, явно готовясь защищаться.
Дело принимало скверный оборот.

Эйлин вновь ринулась к центру круга, но на сей раз перед её лицом воздвиглась спина Мартина. Решительно оттеснив девушку, он неспешными шагами вышел на середину, в примирительном жесте подняв обе ладони.
— Твою в дышло, тебя только не хватало, — просипел здоровяк.
Но Мартин смотрел не на него.
— Эй, приятель, — доброжелательно обратился он к чародею. — Тебя зовут Эрик, да? Ты помнишь меня?
Юноша медленно, словно нехотя перевёл на него взгляд и кивнул. Мартин ещё на полшага сократил дистанцию и вновь почтительно замер.
— Убери это, Эрик, — мягко попросил он. — Не надо усугублять. Не вреди себе и пожалей ребёнка. Вам здесь не желают зла — пока.
Чародей пару секунд буравил его тёмными глазами, потом криво усмехнулся, но палочку всё же опустил.
— Вот и хорошо, — Мартин благодарно кивнул ему и обернулся к людям. — Друзья. Вы все меня знаете, а кто не знает, тот вёл дела с моим отцом или дядей, — вокруг одобрительно забормотали. — Послушайте. Произошел несчастный случай. К нашей общей удаче, и благодаря Эрику, никто не пострадал. Повздорили сгоряча — и будет. К чему отравлять славный вечер?
— Это вор и треклятый колдун! — вновь взревел обожжённый детина; несмотря на недавний испуг, он явно не желал терять внимание публики.
Мартин закатил глаза.
— Это сирота, Отто. Ты же знаешь, что в городе их немало. Любой другой малец мог умыкнуть твой кошель, но ты умудрился оттаскать за ухо именно того, кто… и сам имеет горячий нрав.
Послышались смешки. Похоже, здоровяка тут всё же не любили. Мартин развел руками.
— Что это с вами сегодня? Сердце Ноттингема вот уж два века открыто для всякого мирного люда, мы недаром гордимся торговыми связами и разнообразием жителей. Наш город богат, здесь хватает места всем. Всё, чего просит Эрик – отпустить его и мальчика. Давайте исполним просьбу и забудем о досадном происшествии. Или вы забыли негласный закон тишины? Маги не мешают нам, мы не преследуем их.
— Когда-нибудь, — прошипел Отто, — всё изменится. И клянусь, мало не покажется ни этим вот… — он с ненавистью ткнул пальцем в мальчишку, — ни тем, кто их покрывает.
— А я согласен с Мартином, — вперёд выступил пожилой мужчина с окладистой бородой. — Нечего раскачивать лодку, Отто. Мало нам бед, чтоб ноттингемцам ещё и меж собой грызться? Лучше надо следить за своим добром, я так тебе скажу!

Кто-то начал с ним спорить, люди возбужденно загалдели; в ход пошли контраргументы, воспоминания и байки, и зловещее напряжение понемногу рассеялось. Мартин обернулся к Эйлин и взглядом указал ей на ребёнка. Девушка понимающе кивнула. Пока суть да дело, у неё был шанс увести малыша незаметно и не привлекая внимания ко второму волшебнику.

Однако, стоило Эйлин взять мальчика за руку, Отто так и впился в неё глазами. Недобрый это был взгляд, оценивающий и подозрительный. Впрочем, остановить их мужчина не попытался.
— Пойдём, — тихо, но твердо сказала девушка ребёнку. Тот всё ещё был слишком напуган, чтобы сопротивляться, и послушно поплёлся за ней.
Торопясь, она вывела мальчика из шатра и, отойдя на безопасное расстояние под сень деревьев, опустилась перед ним на колено.
— Ты в порядке, малыш? Меня зовут Эйлин, а тебя?
— Тедди, — прошептал тот.
По чумазым щекам побежали слезы.
— Я не… я не хотел, — судорожно вздыхая и заикаясь, забормотал мальчик. — Просто проголодался, а этот господин такой толстый… Я только подумал, что, если б у меня было столько денег… А потом он сделал мне больно, и… и…
— Тише…Ничего, ничего, — Эйлин крепко обняла ребёнка. Он дрожал, как осиновый лист. — Всё закончилось, и тебя никто не винит. Знаешь, что? Я слышала про одно место, где просто уйма еды… Давай раздобудем тебе вкусностей, а потом отыщем твоего защитника и угостим тоже, идёт?
Тедди икнул и закивал, размазывая слезы пальцами.

Она поднялась и едва успела ощутить в руке тёплую ладошку, как их нагнал уже знакомый резкий голос:
— А ну отойди от него, живо!
Девушка обернулась. Эрик только что вышел из шатра и приближался к ним. В лицо ей была направлена волшебная палочка.
— С ума сошёл?
— Я велел тебе отойти. Палочку на землю, десять шагов назад. И без глупостей — я сразу понял, кто ты.
— Вон как, — несмотря на растущее раздражение, Эйлин старалась сохранять ровный тон. — Раз понял, послушай меня внимательно…
В землю у её ног полетело заклятие.
Чертыхнувшись, Эйлин взмахом ладони возвела щит, отодвинула мальчика себе за спину и выхватила собственное оружие. Платье нещадно сковывало движения — как тут не пожалеть об удобной студенческой форме…
— Прекрати сейчас же, я не враг тебе!
— Да ну! Иди-ка сюда, Тед.
Паренёк в нерешительности выглянул из-под локтя девушки. Немного помедлил, потом всё же принял решение и шмыгнул к Эрику. Эйлин сделала долгий выдох и, совсем как Мартин недавно, примирительно подняла обе руки. Продолжая, впрочем, крепко сжимать в пальцах волшебную палочку.
— Не знаю, кто ты такой, — медленно и четко произнесла она, — но совершаешь ошибку. Я не замыслила ничего дурного, просто хотела помочь. Если этот мальчик твой подопечный, ступайте с миром, мешать не стану.
Пауза затягивалась. Глядя ей в глаза, юноша явно колебался. Как и всегда, Эйлин понимала, что не производит впечатления опасного противника, и это могло убедить чародея опустить оружие. Или, напротив, спровоцировать.

— Да что б тебя, — грянул голос Мартина, и мгновением спустя друг показался из темноты, — не смей ей угрожа…
Чародей сделал короткий выпад — и парень как подкошенный рухнул на траву, связанный по ногам веревкой. Эйлин дёрнулась вперёд, и тогда Эрик перешёл в атаку.

Схватка была бурной, но недолгой. Полыхнул красный свет, чужая волшебная палочка описала в воздухе короткую дугу, и Эйлин, разозлённая донельзя, сомкнула пальцы на её рукояти. Разоружённый чародей озадаченно засмеялся, но девушке было не до шуток.
— Финита, — она сняла путы с друга и повернулась к побеждённому противнику, недобро сощурившись.
— Эйлин, подожди… — глухо запротестовал Мартин.
— Нет, теперь ты подожди, — рявкнула девушка. — Не то верну как было.
Маленький Тедди в ужасе смотрел на всех по очереди, Эйлин же не сводила яростного взгляда с молодого чародея. Больше всего на свете хотелось съездить по глумливой физиономии в лучших традициях Амиры Игнес. Однако вспышка гнева быстро сменилась усталостью. Какого лешего она вообще здесь делает..?

Помедлив пару мгновений, Эйлин швырнула волшебную палочку обратно владельцу. Тот явно не ожидал подобного поворота событий, но своё оружие поймал.
— Остыл? — процедила девушка. — А теперь будь любезен рассказать, что здесь происходит.
— Так ты не из… этих?
— Каких еще «этих»? Живо объяснись.
Тот только сплюнул себе под ноги. Вид у него был потрёпанный и упрямый.
— Давайте-ка я помогу вам начать, — Мартин поднялся-таки на ноги, обошёл девушку и мягко положил ей ладонь на плечо, не сводя, впрочем, глаз с чародея. — Это Эрик, он живёт в городе. Странный тип, но, в общем-то, безобидный. По крайней мере, так я считал раньше.
Эйлин хмыкнула, взглядом указала на мальчика.
— А он? Твой брат?
— В определенном смысле все мы братья и сёстры, — уклончиво протянул Эрик, любовно скользнув пальцами по рукояти палочки. — Я и он, я и ты. Нет, мы с Тедди не кровная родня. Я подумал, ты хочешь его увести… насовсем, — Он помолчал, покосился на Мартина и вновь перевел взгляд на девушку. — Допустим, меня представили, а ты кто?
— Говорил же, что знаешь. Эйлин фон Берн, Академия Аврората.
— Ах, ну разумеется, — юноша с ухмылкой потер шею. — Столичные львята резвятся в нашем захолустье.
— Здесь и мой дом вообще-то, — холодно ответила Эйлин. — С чего кому-то красть ребёнка? Такое уже происходило?
Парень шумно потянул носом, неохотно кивнул.
— Мутные личности шатаются по округе в последнее время, что-то вынюхивают. А самое скверное, что стали пропадать люди… дети. Все из наших и все сироты, уличные мышки, которых и защитить толком некому.
Эйлин нахмурилась.
— В Ноттингеме большой аврорский гарнизон, — заметила она. — Ты сообщал туда об исчезновениях?
Ответом ей была презрительная улыбка.
— Они ничего не видят у себя под носом. Нет ведь ни громких убийств, ни тел, ни происшествий. А что пропала пара сирот — говорю ж, никому нет дела до бездомных детишек. А я чую, что дело нечисто. Спугнули мы тут одну дамочку на прошлой неделе — собиралась трансгрессировать с девочкой в двух шагах от городской площади. Месяц тому я сам навалял похожему проходимцу. Ты-то будешь покрепче, кто бы мог подумать…
— Сочту за комплимент, — спокойно парировала Эйлин. — Зачем кому-то сдались дети-волшебники?
— Понятия не имею. Но вряд ли чтобы просто накормить печеньем, верно?
Эйлин неопределенно качнула головой, перевела дух и убрала, наконец, волшебную палочку в ножную перевязь.
— Я доложу в гарнизон, — сказала она. — Могут потребоваться подробности, тебя найдут и допросят. Советую вести себя повежливее, чем со мной.
Молодой чародей пожал плечами.
— Не сказать, что буду рад, но пусть допрашивают. Лучше уж авроры, чем эти, — кивнул он на Мартина. — Твой дружок? Я бы держал ухо востро. Сегодня он с тобой любезничает, а завтра у него падет скотина, и они всей деревней обвинят в этом тебя.
— Ого, — хохотнул Мартин. — Я тронут, что ты так высоко оценил избавление от полусотни обозлённых селян.
— Я не просил о подмоге, магл! Благородством своим впечатляй девиц, а я привык разбираться сам.
— А я разберусь, с кем водить знакомство, — отрезала Эйлин, отворачиваясь. Нет, он определенно был ей неприятен. — И давайте уже на этом разойдёмся.
— Как знаешь.
Эрик взял мальчика за руку, Эйлин же решительно подхватила друга под локоть и потянула прочь.
— А что, — вдруг тихо бросил чародей ей в спину, — крепко вас пощипали французы, а?
Девушка резко развернулась на каблуках. Наверное, всё же стоило хорошенько ему врезать; впрочем, глянув в худое острое лицо, Эйлин поняла, что он намеренно выводит её из себя. Должно быть, всё же разозлился за поражение.
— Сколько яда, — вздохнула она. — На чьей ты, собственно, стороне?
Эрик секунду помедлил с ответом.
— А вот на его, — он потрепал Тедди по лохматым волосам. — И своей собственной.
— Это я заметила.
— Ладно, береги себя. Да гляди, как бы белый плащик не замарался.
— А ты не нарывайся на неприятности.
Эйлин проводила взглядом две щуплые фигуры, повыше и пониже, пока те не растворились в ночи. И лишь потом, морщась в предчувствии нелёгких объяснений, повернулась к другу.

На лице Мартина явственно читалась смесь восхищения и веселья. Эйлин запоздало сообразила, что он, возможно, впервые наблюдал в действии боевую магию, пусть и в наиболее безобидном её варианте. В Академии категорически не приветствовалось подобное (и любое) колдовство в присутствии немагического населения, но она надеялась, что друг верно истолкует нежданные события.
— Никакого забвения, — он сложил ладони в притворной мольбе. — Ты не можешь лишить меня столь прекрасного зрелища.
— Прекрати, пожалуйста, ёрничать, — девушка слабо стукнула его кулаком в грудь. — Хватило мне и одного шутника. Скверно это, нельзя было до такого доводить. Люди и так на взводе. — Она отрешённо посмотрела на мирно горевшие в темноте огни, прислушалась к долетавшим обрывкам песен. — Да ещё эта история с детьми. Ты что-нибудь слышал?
— Нет, госпожа констебль, — отрапортовал парень. Поймав грозный взгляд, посерьезнел, всмотрелся в темноту, в которой скрылись маги. — Правда, не слышал. Но он прав: новый виток войны прибавил в городе беспризорников, наших и ваших. Сидят на площадях и в переулках, часто сбиваются в стайки. Порой могут быть опасны, но в большинстве случаев их предпочитают не замечать. Какой с них прок кому-то?
Эйлин задумчиво сложила руки на груди.
— Опасны, говоришь… Пожалуй. А что Эрик, откуда он взялся?
— Он навроде подмастерья у одного умельца. Вообще-то неплохой малый. Водится с городской детворой, подкармливает, пару раз даже покупал у меня игрушки. Первый заметил, что что-то недоброе творится. Только больно вспыльчивый и не любит нашего брата — да ты сама видела.
— Что ж… Он, конечно, хам, но хамит искренне, — девушка невесело улыбнулась и кивком предложила продолжить путь. — Слушай, мне правда очень не нравится эта история с исчезновениями. Способностями таких детей могут интересоваться… не самые достойные люди. Завтра же наведаюсь к аврорам, нужно с этим разобраться.
— Я бы тебя сопроводил, да ты знаешь дядюшку. Второй день ярмарки — дело серьёзное.
— Не страшно, у меня всё равно есть ещё одно дело в городе.
— Понял: навалять Эрику. Видел, как тебе хотелось.

Девушка рассмеялась и привычно махнула на друга рукой.
— Ладно, здесь закончили — пойдём спасать музыкантов от твоей сестрицы. Им тоже нужен отдых.

Часть 2.3

***
Солнце второго дня ярмарки уже повернуло к западу, когда Эйлин, наконец, вернулась в знакомую круговерть толпы. Не без труда отыскав обоз дяди Осберта, девушка присоединилась к друзьям и молча покачала головой в ответ на вопрошающие взгляды. Рассказ требовал уединения. Впрочем, сегодня здесь было менее людно, энтузиазм покупателей заметно поутих. Знакомые чаще останавливались переброситься парой слов, обсудить ночные выходки молодого поколения и итоги шуточных состязаний. К счастью, сплетен об Эрике и Тедди слышно почти не было.

— Ну что? Как прошло в гарнизоне? — нетерпеливо шепнула Эмма, улучив момент. Вчерашнее происшествие очень её взволновало, причем за Эйлин она переживала едва ли не больше всего. Ни невозмутимо державшаяся подруга, ни иронично настроенный брат не смогли разубедить её в опасности, якобы исходившей от Эрика. Эйлин оставалось лишь радоваться, что подробности более кровавых своих сражений она держала при себе.
— Сама толком не знаю, — Эйлин озадаченно наморщила лоб. — Не понимаю, что происходит. Всё выглядит так, будто авроры в курсе неких подозрительных событий и уже предприняли ответные меры. Во всяком случае, меня не стали долго слушать, не выспрашивали про Эрика, а просто поблагодарили и заверили, что проблема вскоре будет решена. Только переглядывались странно: командир казался недовольным, а его стюард явно желал сострить.
— Как я понимаю, тебя не успокоил их ответ, — заметил Мартин.
— Другой я вряд ли смогла бы получить, даже если б явилась с докладом по всей форме, а не так, — девушка тряхнула расшитым васильками подолом платья.
— Думаешь, Ноттингему угрожает опасность?
— Пока это лишь единичные случаи, и ничего нельзя сказать наверняка. Но важно понять причину, доискаться до истины. Судя по словам Эрика, действует не один человек, и я не могу себе представить их мотивы. Постараюсь хотя бы в Лондоне выискать крупицы информации. Кто-то должен что-то знать.
Под «кем-то» подразумевались соратники, но девушка понятия не имела, где они сейчас находятся. Соединявшая их магическая связь как будто ослабла на расстоянии, лишь иногда являя ей смутные тени чужих эмоций. Вероятно, всех разбросало по стране, затянуло в дела, накопившиеся за время их совместного путешествия. А в Совете и Аврорате, наверное, и вовсе проблем невпроворот.
— Я думаю, гарнизон разберется, Эйлин, — с нажимом ответила Эмма. — Ты сделала всё, что могла.
— Для большего у меня нет ни зацепок, ни ресурсов их искать, — признала Эйлин расстроенно. — В одиночку я всего лишь студент, и никто не обязан…
— Эй, молодежь! — окрик дяди заставил всех троих вздрогнуть. — Морковь сама себя не взвесит.
Они торопливо вернулись к делам, и лишь на закате, разобрав прилавок и подготовив обоз к раннему отбытию на ферму, смогли продолжить разговор.
— Сегодня не разделяемся, — наставительно заявила Эмма по пути к праздничным шатрам. — Не углядишь за вами — опять встрянете в неприятности.
— Как скажешь. Но имей в виду, что лично я собираюсь напиться, — вставила Эйлин.
Мартин недоуменно на неё посмотрел.
— Так огорчилась из-за встречи с аврорами?
— Не с аврорами, — вздохнула девушка и вдруг, замедлив шаг, смущённо глянула на него снизу вверх. — На обратном пути я зашла повидаться с Томасом.
— С кем?
— Ну… с моим…
Сказать слово «отчим» не повернулся язык.
— А, старина Том! — просиял Мартин. И вдруг напрягся. — Но почему сегодня?
Эйлин пожала плечами.
— Познакомиться. Поняла, что мне будет легче сделать это до того, как мама официально нас представит.
Эмма и Мартин, знавшие лично почти всех мастеров города, явно ожидали вердикта, и девушка слабо улыбнулась их нетерпению:
— Он славный.
Брат с сестрой обменялись настороженными взглядами.
— «Но…?» — вкрадчиво пропела Эмма, мягко подхватывая подругу под локоть.
— Никаких «но». Славный, работящий, внимательный и, похоже, искренне желает маме добра. Ей там будет хорошо, — Эйлин вновь вздохнула и огляделась по сторонам. — А мне надо выпить.

Противоречивые чувства, вызванные встречей в кузнице, она пока что не могла бы сформулировать даже для себя самой. Пока Вирджиния собирала в кулак всё своё мужество, чтоб устроить знакомство новоиспечённым родственникам, Эйлин, измученная ожиданием, решила начать с самостоятельного визита. Ей не пришлось пожалеть о проявленной настойчивости и, пожалуй, теперь девушка была не прочь побеседовать с Томасом вновь. Но как же странно было думать о нём как о члене семьи…
— Когда ты возвращаешься к ней? — спросила Эмма, явно вознамерившись сменить тему. Голос её полнился участием.
— На рассвете.
— Мы хотим передать гостинец, как бы не забыть в утренней суете… Ох, только не это!

Они как раз поравнялись с хмельной компанией. Шестеро парней гоготали вокруг перевёрнутой бочки, что служила им столом. Завидев друзей, кое-то из них лениво присвистнул, а один оторвался от кружки и вразвалочку двинул навстречу.
— А я всё думал, куда запропала моя королева, — протянул он и попытался приобнять Эмму за плечи. Девушка вывернулась, не демонстрируя, впрочем, особого недовольства. Мартин же нахмурился.
— И думать забудь, Филипп. Видал? — Эмма помахала перед носом парня рукой с колечком. — Раньше нужно было соображать.
— Не видать что-то твоего суженого, — осклабился тот. — Небось развлекается с другой девицей где-нибудь подальше отсюда.
— У него хватает забот, кроме глупых праздников, — Эмма вздёрнула хорошенький носик. — Представь себе, есть на свете занятые и ответственные люди.
— Ай, как мы теперь заговорили со старыми приятелями! Ну и катись. Тут, смотрю, есть ещё красавицы, — парень не без труда сфокусировал взгляд на Эйлин. — Что-то не припомню, как тебя… потанцуешь со мной, ягодка?
Прежде чем Эйлин успела среагировать, Мартин крепко обнял её за талию.
— Тебе здесь ничего не светит.
— Ууу, — дружки у Филиппа за спиной вновь принялись свистеть, и он заржал им в ответ. — Ясно. А бедняжка Рози в курсе?
— Уйди с дороги, Фил, — почти доброжелательно посоветовал Мартин, и желающих преградить ему путь и вправду не нашлось. Он ободряюще кивнул Эйлин, взял сестру за руку и увлёк обеих дальше в толпу.

— Не обращай внимания на этих идиотов, — вздохнул он чуть погодя, выпустив девушку, едва от выпивох их отделило очередное столпотворение.
— Даже не думала, — развеселилась Эйлин, тут же почувствовав, как поднимается настроение. Его забота казалась особенно трогательной в свете вчерашнего столкновения с куда более грозным противником. — Эмма бдит, чтобы я никого не покалечила, забыл?
Вместе они пробрались к прилавку со съестным, и Мартин неторопливо отсчитал медяки за три горячих корнуоллских пирожка с мясом.
— Для Фила я бы, может, разрешила сделать исключение… — размечталась Эмма, когда они, с аппетитом жуя угощение, направились через тёмный луг на звуки танцевальной музыки. — С удовольствием посмотрю, как он превратится в жабу! Или таракан всё же оригинальнее?
Голос так и звенел энтузиазмом. Эйлин невольно ухмыльнулась, но тут же покачала головой.
— Придётся тебя расстроить. Нам нельзя применять против вас трансфигурацию или любые чары, способные причинить вред. Быть может, некоторые Тёмные маги и не утруждают себя подобными ограничениями, но в Аврорате это абсолютное табу. Важно поддерживать положительный образ чародея, в том числе и для нашей собственной безопасности.
— А если немаг сам нападёт? — поинтересовалась Эмма с набитым ртом. — Не знаю… вот встретится тебе грабитель, что ты сделаешь?
— Для самозащиты чары разрешены. Только не превышая допустимого предела, а после желательно стереть бедолаге память. Хотя зависит от ситуации. Иногда можно обойтись и без магии вовсе.
— Прекрати хвастать своим мечом.
— Я не об этом.
— Тогда как же?
Эйлин остановилась и с озорной улыбкой демонстративно развела руки в стороны. В одной по-прежнему был зажат пирожок.
Мартин с высоты своих шести футов смерил её недоверчивым взглядом и фыркнул.
— Да ладно, перестань.
— Хочешь попробовать?
— Ну уж нет.
— Давай. Клянусь, это не будет как пять лет назад.
— Напомни-ка: это когда ты попросила с тобой поупражняться, и я едва не снёс тебе голову?
— Ага.
— Эйлин…
— Давай уже, сложно что ли? — подхватила Эмма, которой вдруг передался кураж подруги. — Пора её проучить, а то многовато о себе возомнила.
Мартин усмехнулся. По глазам было видно, что он вслед за всеми готов проникнуться беззаботным настроением, но одновременно с тем пытается просчитать последствия.
— Если что, — он затолкал в рот остатки своего пирожка, неспешно отряхнул ладони и на шаг приблизился к Эйлин, — я этого не хотел.

Явно не решившись атаковать её саму, он сперва попытался выхватить у неё из руки лакомство. Не добившись результата, недоуменно моргнул. И ринулся напролом. Эйлин тут же против воли ощутила, как запела от боевого азарта душа. Она пока ещё не могла успешно завершить необходимый приём против Альберта или наставников Академии, а вот менее искушённый противник мог на него купиться. Правду говорят: чем не танец? Раз — скользящий шаг в сторону, уводящий с траектории движения нападающего. Два — плавный нырок под отведённый в сторону локоть. Три — изящный разворот, переносящий тело противнику в тыл, и незаметное поначалу прикосновение, в теории способное сломать хрупкие кости запястья. Девушка не собиралась калечить драгоценные руки мастера по дереву, а потому остановилась на середине финального рывка и тут же бережно выпустила кисть друга, заведённую за спину под опасным углом.
— Что-то подобное я и имела в виду — Эйлин на миг примирительно ткнулась лбом Мартину между лопаток. — Магия — вещь полезная, но полагаться лишь на неё было бы опрометчиво. Поэтому нас учат использовать и прочие свои преимущества.
— Преимущества, значит, — он обернулся, уязвлённый, но всё ещё улыбающийся. — Сейчас я использую свои преимущества...
На таком расстоянии она, конечно, уже ничего не могла ему противопоставить. Друг ловко подхватил её, закинув на плечо, сделал несколько быстрых шагов в сторону от тропы и без зазрения совести отправил ношу в полёт — точно в пухлый стог сена, почему-то не увязанный в плотный тюк и оттого наполовину растащенный ушлыми селянами. Эйлин задохнулась от возмущения и веселья, а миг спустя рядом с ней приземлилась хохочущая Эмма.
— Поделом тебе!
— И впрямь, не ожидала такой подлости, — Эйлин попыталась было лягнуть приблизившегося Мартина, но от смеха промахнулась. Удивительное дело: выпечка в её руке до сих пор оставалась почти невредимой.
Эмма завозилась было, пытаясь подняться, но вдруг завалилась обратно, втянула носом ароматный вечерний воздух и сладко потянулась.
— Знаете, что? Не хочу больше никуда идти. Давайте останемся и закатим пирушку прямо здесь.
— Сестрица, ты не приболела ли часом? Собираешься пропустить танцы?
— Музыку и отсюда отлично слышно, а мне хочется, наконец, спокойно поговорить. Так, — когда Эмма принималась организовывать общий досуг, оставалось лишь подчиняться. — Ты, братец, раздобудешь нам эля. А ты сооруди что-нибудь красивое, пожалуйста. И пару пледов для тепла. Справишься?

Мартин удалился, что-то ворча про непостоянство желаний, а Эйлин озадаченно огляделась. В отдалении прогуливались парочки, где-то впереди незамысловато наяривал вчерашний ансамбль. На них троих никто не обратил внимания, и стоило признать, что идея подруги была не так уж плоха. Скоротать вечер за разговором всяко приятнее, чем наблюдать дурацкие состязания или попойку, которая в любой момент могла закончиться новой ссорой.
Поразмыслив, Эйлин выпустила с открытой ладони рой светлячков; немного крупнее и ярче, чем обыкновенные, они всё же не выглядели со стороны слишком подозрительно. Эмма восхищенно ахнула, упала на спину, любуясь разлетевшимися огоньками. Впрочем, долгое время оставаться бездеятельной она не могла. В следующее мгновение подруга перекатилась на колени, оказавшись у Эйлин за спиной, и легонько дёрнула её за косу.
— Весь день на тебя смотрю и хочу переделать. Помнишь, как мы плели в детстве?
— Ещё бы. У тебя получалось лучше всех.
— Особенно на твоих волосах.
— А вот и нет! Себе ты тоже делала восхитительно.
— Себе не интересно. Так что посиди спокойно, зря, что ли, приехала?
Эйлин ничего не оставалось, кроме как послушно замереть, дожёвывая свой пирожок. Прикосновения прохладных пальцев были приятны и действительно напоминали о далёких днях, когда они вдвоём заплетали друг другу косички, менялись красивыми лентами и делились мечтами.

— Так что, много у вас там симпатичных вар… авроров?
Эйлин хмыкнула. Тема тоже с годами не менялась.
— Ты об этом хотела поговорить?
— А о чем же ещё? Раз никто не приглянулся в здешнем гарнизоне, вся моя надежда на Лондон.
— Ты совсем как моя мать, — Эйлин беспокойно поёрзала на месте. — Только и мечтает, что хотя бы там я потеряю голову от любви и обрету себе рыцаря. Желательно, покрепче.
Эмма хихикнула.
— А разве это так плохо?
— Не знаю. Признаться, у меня было не так много времени, чтобы присмотреться к аврорам. Зато точно могу сказать, что французская красота мне не по нраву.
Она тут же раскаялась в сказанном. Шутка была бы уместна в обществе Амиры, таинственной Эванджелины или той сногсшибательной пиратки, но подругу, похоже, напугала.
Эмма притихла и несколько минут сосредоточенно корпела над прядями волос.
— Я до последнего думала, что ты шутила, — наконец, негромко призналась она. — Когда говорила, что тренируешься вместе с парнями и умеешь всё то же самое, что и они.
— А что ж мне делать, плащи им стирать? — удивилась Эйлин. — Я ведь рассказывала: навыки нивелирует почти всякую разницу. Конечно, совсем от предрассудков мы тоже не избавлены, но…
— Неужели тебе совсем не страшно? — Эмма явно думала о своём. — Вдруг ты встретишь кого-то сильнее себя?
— Я и встречаю, — Эйлин рассеянно улыбнулась, — постоянно. Это тоже благо, ведь дает шанс совершенствоваться.
— А если они… злые?
— А это учит трезво оценивать свои способности и не лезть на рожон.
— Но тебя ведь… тебя могут убить?
— Хм… скажу, как есть: риск исключать нельзя. Зато взамен я получаю свободу, возможность распоряжаться своей жизнью и заниматься тем, что люблю.
Подруга, наконец, оставила в покое её шевелюру и пересела лицом к лицу. Эйлин машинально ощупала ленту в наполовину распущенных волосах: некогда любимая девичья причёска навевала покой и лёгкую грусть.
— Мы с тобой всегда по-разному смотрели на будущее, — задумчиво проговорила Эмма. Витающие вокруг них огоньки отразились в тёмных глазах. — Но свобода в твоём нынешнем описании звучит не очень-то… уютно.
— Почему?
— Как будто не предполагает присутствия рядом кого-то ещё.
— Это не так, — мягко возразила Эйлин. — И, раз уж мы затронули эту тему… позволишь нескромный вопрос? Откровенность за откровенность.
— Валяй.
— Почему ты выбрала Оскара?
Недоуменный взгляд.
— А почему бы мне его не выбрать? Он молод, хорош собой, занят прибыльным делом. Он нравится родителям и нравится мне.
— Нравится? — Эйлин вновь не сдержала улыбки. — Эмма, ты сейчас описала половину города.
— Так это же прекрасно, разве нет? Если говорить о выборе – он действительно у меня был, ведь родители не настаивали на конкретном варианте. Теперь решение принято, и впредь я буду его держаться.
Эмма закуталась в один из наколдованных пледов, второй край набросила Эйлин на плечи и вновь обратила к подруге непривычно серьёзный взгляд.
— Мама говорит, настоящая любовь появляется с годами, это большой труд. Я к этому готова и честно выполню свою часть обязательств. Мой муж будет окружен уютом, я подарю ему детей и воспитаю их достойными людьми. Обрету надёжность, уверенность в будущем и уважение общества. Не представляю, что ещё нужно для счастливой жизни.
— Надёжность, уверенность и уважение, — задумчиво повторила Эйлин, переместившись ближе к подруге, чтоб удобнее было делить плед. — В сущности, наши критерии счастья не так уж разнятся. Только дорогу к ним мы прокладываем по-своему. Ты как никто знаешь, что мне всегда хотелось пойти по стопам отца. Я только недавно поняла по-настоящему, что это означает, какой труд за этим стоит, какие жертвы требуются. Но стремилась к этому всегда, будто мне кто-то вложил это в голову в младенчестве, а после направлял каждый мой шаг. Посылал испытания точно по силам и учителей, что могли в них помочь. Был момент, когда я усомнилась в том, что достойна избранного пути, но меня поддержали и тогда, — голос легонько дрогнул, и Эйлин прикрыла глаза в попытке успокоить сердцебиение. — Эмма, в меня действительно поверили. После этого я не могу отступиться, не могу перебирать различные занятия в поисках безопасного. И точно так же не смогла бы выбрать себе спутника из десятка похожих в надежде, что со временем что-нибудь сложится. По-моему, важно понимать, что именно влечёт к конкретному человеку… и не разрушит ли это тебя саму.
— Ясно, — Эйлин ожидала от подруги более пространных возражений, но та просто склонила голову ей на плечо. — Ты всё та же идеалистка.

Вернувшийся с кувшином и тремя кружками Мартин удивлённо оглядел притихших девушек. Первую кружку распили в молчании. Эйлин была озадачена переменой в настроении Эммы и против воли пыталась отыскать причину. Но, отматывая разговор назад, никак не могла понять, что же пошло не так. Вероятно, у подруги за время её отсутствия многое накопилось на душе.
— Если у нас и впрямь ночь откровений… — Эмма, будто на что-то решившись, неожиданно отставила кружку в сено, покосилась на брата и вернула взгляд к подруге. — Я всегда надеялась, что со временем у тебя это пройдёт. Что ты столкнёшься с реальностью, она отрезвит тебя, покажет все опасности большого мира. Но ты исчезаешь на год, два, где-то скитаешься и ввязываешься в неприятности. Возвращаешься, тут же попадаешь в переделку прямо здесь — и продолжаешь вести себя так, словно всё происходящее в порядке вещей. Если б знала, кто похищает детей, уже побежала бы с ними сражаться, не иначе.
Эйлин красноречиво промолчала. Эмма выдохнула сквозь стиснутые зубы.
— Вот видишь. Ты будто думаешь, что тебе вечно всё будет сходить с рук.
— Я вовсе так не думаю, — возразила было Эйлин, но подруга не обратила внимания на её слабый протест.
— Мы ужасно волнуемся за тебя. Твоя мама не находила себе места, пусть даже не осмелится сейчас сказать, насколько ей было тревожно. А я скажу. Ты очень много на себя берешь и этим испытываешь судьбу. Рвёшься защищать кого-то — хорошо, но кто защитит тебя? Люди, за которых ты рискуешь сложить голову — узнают твоё имя? Англия согреет тебе постель? Чем растрачивать себя в борьбе за абстрактное добро, ты могла бы посвятить силы добру конкретному — с явным результатом и большей наградой!
— Это какому же?
— Семья, Эйлин. Можно ведь защищать и семью.
Эйлин вспыхнула, уязвлённая. Неужели и тут ей будут ставить в вину, что оставила мать в одиночестве?
— Мама устроила свою судьбу, у неё теперь есть и защитник, и дом. Так что я предоставлена сама себе.
— Вот и я о том же.

В противоположность недавнему жару, теперь Эйлин будто окатили ледяной водой. Она поняла, куда клонит Эмма, и это вызвало новую волну раздражения. Когда-то давно, во времена косичек и душевной близости, мечты о мальчиках и алом аврорском плаще имели у них равное право на обсуждение. Но вот Эмма надела на палец помолвочное кольцо, освоилась в привычном обществе и почему-то отказывает ей, Эйлин, в праве на иной путь. Вообразила, будто постигла законы жизни, а сама не знает этой жизни вовсе, не видит дальше собственного носа. Впервые Эйлин подумала о том, насколько за эти годы сузился круг суждений подруги — и тут же сама устыдилась своей оценки.
— Абстрактного добра не бывает, — медленно произнесла она, злясь от бессилия донести свою позицию. — Каждая спасённая жизнь, каждая ликвидированная угроза оправдывает все усилия и риски. На этом пути я встретила людей, которыми искренне восхищаюсь. На которых хочу равняться, учиться у них и в конце концов показать: я тоже чего-то стою. Не из-за имени отца или влияния наставника, а своими силами!
Эмма, казалось, уже сказала всё, что хотела, и утратила намерение спорить. Эйлин, напротив, лишь распалялась.
— Что касается семьи… конечно, я тоже этого хочу. Но пока не встану на ноги, едва ли осилю двойную ношу. Я ведь уже была влюблена, Эмма, и считала, что эта любовь навсегда. А она чуть не похоронила мне мечту. Не потому, что избранник был плох, а просто я упорно пыталась видеть в нём кого-то другого, заперла в своей картине мира и игнорировала его собственные устремления. Это было эгоистично, и впредь я такой ошибки не допущу. Мой человек, если он вообще мне встретится, изначально будет предан одному со мной делу.
— Ну-ну, ты сейчас описала половину своего Аврората, — Эмма, ухмыльнувшись, вернула ей брошенную ранее фразу. — Как же узнать того единственного?
— По огню, за которым мне безоговорочно захочется идти.

Эйлин казалось, она выразилась предельно ясно, но с досадой видела, что Эмма её не понимает. Искренне пытается и не может. Что до Мартина, на губах друга ей померещилась слабая улыбка, но из-за сумерек нельзя было сказать наверняка. Эмма страдальчески застонала.
— Ну вот, опять какие-то возвышенные…
— Пусть так. Пускай это звучит ребячески, на меньшее я не согласна. И жить по лекалам, которые кто-то когда-то счел правильными, не стану. Мне не интересно потратить жизнь на роль «просто» чьей-то жены или, чего не хватало, умереть родами в...
Брови Эммы поползли вверх, и Эйлин запоздало прикусила язык. Ноттингем, привечавший знахарок и волшебников-лекарей, в награду имел относительно невысокую смертность населения, в том числе и среди молодых матерей. И всё же, зная о намерениях подруги, до подобных манипуляций опускаться не стоило.
— Паршивый аргумент, извини.
— Да нет, вполне подходящий. Ты ведь именно так и считаешь, верно? Что это мелко для тебя. Что в смерти от рук какого-нибудь психованного колдуна чести намного больше. Наверное, оттого так страстно к ней стремишься.
— Эмма, — Мартин, про которого обе девушки умудрились забыть в пылу дискуссии, предостерегающе нахмурился.
— Разумеется. Ты вечно ей потворствуешь, вместо того, чтобы… — не договорив, Эмма выбралась из сена, распрямилась и закончила фразу совсем иначе. Понизив голос, почти устало.
— Знали бы вы, где оба у меня сидите…
Эйлин расстроенно прислушалась к удаляющимся лёгким шагам, неспешно отхлебнула из кружки.
— Тебя-то за что?
Он с добродушной ухмылкой пожал плечами.
— Я существую.

Повисла пауза, но в обществе друга молчание никогда не бывало неловким. Эйлин понимала, что слегка перешла границы, но знала и то, что Эмма быстро отойдёт от вспышки. Беспокоило её другое: на ум неожиданно пришли слова Альберта об отце. Может быть, её отчаянная жажда аврорской судьбы тоже продиктована фамильным упрямством и непоседливостью? А то и вовсе обычным тщеславием, ведущим вникуда… В таком случае, так ли уж неправа была подруга?
Эйлин плотнее закуталась в плед, которым теперь владела безраздельно. Уже очень давно она считала своё счастье неотделимым от успехов в Академии и почти не задумывалась о личном. Привыкнув сосредотачиваться на текущих задачах, переходя от одной насущной проблеме к другой, теперь она впервые за долгое время попыталась заглянуть в более отдалённое будущее. Годы упорной учёбы, десятилетия преданной службы Свету... Где-то там её, быть может, ждали узы брака с таким же аврором, а с не меньшей вероятностью — безвестная гибель где-нибудь на боевом дежурстве. Что ж, вдруг с горечью подумалось ей, может, со вторым отпрыском маме повезёт больше…

Эйлин поймала светлячка, побаюкала в ладонях крошечный огонёк и выпустила ввысь. Вновь покосилась на Мартина, раскинувшегося позади. Тот всё так же лежал навзничь, глядя в небо, и лениво проводил глазами иллюзорное насекомое.
— Ну, а ты?
— Что?
— Правда «потворствуешь» или тоже думаешь, что я поступаю неправильно?
— Хочешь знать, что я думаю?
— Угу. Ночь откровений.
Мартин помедлил, будто подбирая слова. Девушке показалось, что он не слишком доволен вопросом.
— Я не слышал всего, но могу себе представить ваши позиции. Ты руководствуешься большими целями, Эйлин, мы же привыкли отталкиваться от фактов. Эмма знает, что тебе в будущем году стукнет девятнадцать. В этом возрасте наша мать уже носила её, и сама Эмма, скорее всего, ненамного от неё отстанет. Таков привычный ход вещей, нарушение его вызывает у окружающих недоверие и тревогу. Знаю, у тебя в мире всё немного иначе, но... всё-таки не думаю, что в главном мы так уж сильно отличаемся.
— Понятно. Хочешь сказать, надо спешить под венец с каким-нибудь…
— Хочу сказать, что человеку плохо быть одному. Труднее выжить.
— Я не одна. То есть… в Академии о нас пекутся, учат всему необходимому. А дальше всё будет в моих руках.
Он тактично промолчал, задумчиво покатал во рту сухую травинку.
— У Эммы язык без костей, но мы с ней и правда перекинулись парой слов перед твоим приездом.
— Ах вот как…
— Мы не знали, в каком ты состоянии, как на тебя повлияло… всё это. Она спросила, какова вероятность, и я ответил: изъяви ты желание что-то поменять, осесть в Ноттингеме… я пока ещё могу тебе здесь что-то предложить.
Эйлин преувеличенно раскашлялась, поставила кружку понадёжнее и, обернувшись через плечо, встретила абсолютно невозмутимый взгляд.
— Что? Не все ваши живут скрытно, и этому городу не помешало бы увидеть ещё один пример союза с чародеями. На соседские сплетни плевать, а дядя помог бы убедить родителей. Готовила бы снадобья, как твоя мама… Чего молчишь? — он легонько толкнул её в бок. — Злишься?
— Угу, ненавижу снадобья, — попыталась было отшутиться Эйлин, но шутка прозвучала жалко. Раздражение миновало без следа. Задавая вопрос, она привычно ожидала нравоучения, пространных рассуждений, но не такого поворота, и теперь не знала, что поражало её больше: тема разговора или отрешённая лёгкость в голосе собеседника. Можно было подумать, он предлагает ей прицениться к картофелю. — Нет, я не злюсь, Мартин, только… мы же давно всё выяснили.
— Мы были детьми. Времена меняются.
— Ты прав, — ответила Эйлин. — Многое изменилось. Теперь я вижу, как с тобой общаются горожане. Как смотрят девушки. Ты абсолютно свободен в выборе и не обязан перестраивать свою судьбу ради чьего бы то ни было блага или спокойствия. На кой тебе… сложности?
Он негромко рассмеялся.
— Милая моя «сложность»… Я знаю тебя с детства и неплохо подготовлен к ужасным тяготам и лишениям. У тебя достаточно гибкий ум, чтобы жить на границе разных мировоззрений. Ты не болтлива и сообразительна — когда не задаешь дурацких вопросов, конечно. Своевольна — что ж, лишь слабак ищет послушания, а моей жене будет дозволено многое. И потом… прости за дерзость, но глаза-то у меня на месте.

В его устах это был небывалый комплимент. Одновременно с тем Эйлин ощутила рядом лёгкое движение и невольно напряглась. Но Мартин, приподнявшись на локте, дотронулся лишь до кончика ленты в её волосах. И тут же послушно уронил ладонь, стоило девушке пошевелиться.
— Ответил на вопрос?
— Ответил, — рассмеялась Эйлин, разворачиваясь к нему всем корпусом, — и даже почти смутил меня, подлец. И всё же, надеюсь, это была лишь теория на тему «Как я мог бы сделать мир лучше».

Мартин вновь фыркнул и завалился обратно в сено, подложив руки под голову.
— И довольно складная, прошу заметить. Нет, Эйлин, я не идиот. Диких гусей не держат вместе с домашними, уж извини столь приземлённое сравнение. Ты первая спросила, что я думаю — так знай в точности, от чего отрекаешься. Правилен ли отказ от жизни в покое и достатке, решать лишь тебе. И я полагал, что решение давно уж принято. Или нет?
Эйлин тоже опустилась на спину, взметнув аромат сухих трав, устроившись с другом плечом к плечу.
— Конечно, принято, — тихо подтвердила она.
— Хорошо, — спокойно отозвался Мартин, и по голосу было понятно, что он действительно удовлетворён.

Эйлин вытянулась в полный рост, прикрыла глаза и попыталась представить картину, столь живо нарисованную другом. Грубоватая простота его рассуждений обескураживала, но за ней стояли лишь искренность и привычка оберегать. Эйлин не усомнилась ни в едином слове. Она чувствовала рядом тепло чужого плеча и знала, что прямо сейчас та, другая жизнь реальна как никогда — можно в прямом смысле дотянуться рукой. «Человеку плохо быть одному…» Что ж, если бы с гибелью папы магические способности покинули ее навсегда; или, не будь она столь уверена в пройденных шагах… разве можно было бы желать лучшей доли? Девушка качнула головой. Цепочка допущений выходила прочной и ладной, но это было всё равно что читать историю в книге. Историю кого-то другого, не свою.
— Мартин…
— М?
— Вы с Рози…
— Обоюдное решение. Рози оказалась придирчивее Эммы, повзрослела и пошла против родительской воли. Хочет сделать выбор сама.
— А ты?
— А я сделаю свой, — последовал неторопливый ответ. — Хозяйка в дом нужна, так что не позднее будущей весны. С сестрой дело улажено, а теперь и… словом, мне тоже хотелось окончательно убедиться.
— В чём?
— Ты знаешь.

Эйлин бесшумно вздохнула. Нашла в темноте его ладонь, осторожно сомкнула пальцы и тут же отпустила, растерянная и благодарная. Она едва слышала, когда, спустя время, к ним вернулась и улеглась рядом Эмма — на удивление, молча, будто уловив значимость хрупкой тишины.
В этот миг, уже на грани сна и яви, Эйлин осознала, что безмолвно прощается навсегда. Она предвидела, что встречи ещё случатся, но впредь будут лишены той ребяческой лёгкости, что сопровождала их годами. Изменятся друзья, окружённые растущими семьями и домашними заботами. А она, в вечной погоне за нездешними мечтами, будет становиться всё дальше от них.

Девушка открыла глаза и провалилась в чернильное сентябрьское небо. Ночь равнодушно взирала на землю тысячами огоньков, а Эйлин казалось, что это она сама — в последний раз — заглядывает в уютную жизнь славного Ноттингема. В жизнь простых, восхитительно рациональных людей, которые твёрдо стояли на ногах и знали, что завтрашний день будет похож на вчерашний. Которые, как и поколения до них, устраивали судьбы с тем же неколебимым спокойствием, с каким покупали цыплят в базарный день. А у неё было щемящее чувство, что она уже оттолкнулась от надёжного берега, что плывёт одна по широкой воде. И вода эта страшно черна, но в то же время полна отражений сияющих звёзд.

запись создана: 09.03.2023 в 23:08

@темы: РПГ

---

С легкой руки Альбины-Ваниль полезла играть с нейросетью...

Что могу сказать. Почему-то эта шайтан-машина упорно считала golden hair эпитетом для рыжеволосых.)) Несмотря на это, а также на навязчивое желание при виде результата взяться за расческу, чем-то этот образ меня зацепил.
Выражением ли глаз, чертами ли, не знаю. Главное, что он притягивает взгляд и пробуждает совесть потребность сесть за недописанный пост. А ведь в этом и заключается основная задача визуализаций - дарить вдохновение.

Как жаль, что такую штуку не придумали в те годы, когда мы обшаривали весь интернет в поисках ассоциативных картинок. 100% на Ордене появился бы целый топик "Персонажи The Middle Ages глазами нейросети")))

@темы: Интересности, РПГ

---

Персонажу

***

Между строк, как и прежде, вижу
То лицо – но не в лицах суть.
Мне теперь и страшней, и ближе
Стал тобой проторённый путь.

Прежде чем нас финал рассудит,
Ты бы мне рассказать могла,
Как полотна контрастных судеб
Сшила насмерть, внахлёст игла.

Как сметала любовь границы
И спадали покровы лжи.
Грёзы детства должны разбиться?
Поделом. Не щади – скажи,

Неприкаян ли, ненавистен,
Кого знанием обожгло,
Что под стягом высоких истин
Хладнокровно вершится зло?

Научившийся мыслить шире
Обретёт ли душой ответ,
Как найти себе место в мире,
Если мира в помине нет?

Всё поведай – и мы сойдёмся
В разговоре, забыв вину
До утра. А потом вернёмся
Каждый вновь на свою войну.


4-14.09.2022

@темы: Мысли вслух, Настроение, Стихи, РПГ

---

Дом

Часть 1.1

... Впереди мозаикой разноцветных крыш замаячил Ноттингем, и Эйлин уверенно направила пегаса на снижение. Город благоразумно оставила в стороне, но, заложив широкий вираж, не отказала себе в удовольствии остановиться на вершине небольшого холма. Отсюда открывался прекрасный вид на знакомые с детства места. Стояла теплая солнечная осень, на западе широкой синей лентой извивался Трент, а вокруг, насколько хватало взгляда, бескрайним морем расстилались леса.
- Почти на месте, - Эйлин похлопала пегаса по шее и всмотрелась в по-осеннему глубокое небо. Ларс, неотступно следовавший за ней от Академии, полчаса назад ушел южнее и не спешил возвращаться к хозяйке. Ладно, не заблудится...

Девушка тронула Ориона пятками и легким галопом устремилась по дороге, уводящей вглубь леса. У высокой раздвоенной ели спешилась и, свернув на неприметную тропку, еще некоторое время вела пегаса в поводу. Мягкая поступь копыт по мшистому ковру, лесные запахи, предзакатно-мягкий солнечный свет и близость дома - всё это внушало душе уютное спокойствие, в которое лишь слабой нитью вплеталась неуловимая тревога. Что за спешность была в материнском письме, какая такая причина побудила Вирджинию настойчиво торопить дочь с приездом? Она же знала, что девушка и так собиралась ее навестить. Тон послания был ровным и даже показался Эйлин чуть суховатым, но, быть может, мать намеренно сдерживала перо, чтобы не волновать адресата раньше времени? Ясно было одно: она срочно нуждалась в дочери.

Дом, надежно укрытый от чужаков мощным щитом, человеку посвященному было найти не так сложно. Нужно было лишь преодолеть пару сотен шагов от развилки до раскидистого старого дуба и, коснувшись ствола, произнести контрзаклятие. Тогда деревья, образующие непролазную на вид чащу, расступались и открывали взгляду небольшую поляну и двухэтажное деревянное строение, утопающее в зарослях сирени и яблонь.
Крона приметного дерева еще только замаячила впереди, когда Эйлин застыла на месте с испуганно замершим сердцем. За дубом издалека и совершенно отчетливо виднелась знакомая черепичная крыша. Дом раскинулся на полянке вольготно и доверчиво, абсолютно ничем не защищенный.
Девушка ускорила шаг, вмиг напридумав бог знает каких ужасов, но открывшаяся картина выглядела вполне безмятежно. Над трубой вился серебристый дымок, где-то мирно кудахтали куры. Из открытых окон слышались негромкие звуки лютни, будто кто-то рассеянно перебирал струны.

Два садовых гнома резво выпрыгнули из-за дальнего куста, прошмыгнули между копыт Ориона и, хрипло хихикая, скрылись в высокой траве. Эйлин проводила их удивленным взглядом: мать всегда держала любимый сад в идеальном порядке и неистово боролась с вредителями. Впрочем, в остальном все выглядело как обычно. Разве что…
Эйлин приблизилась к изящной кованой ограде и провела ладонью по одному из витых прутьев. Никакого забора у них прежде не было. Девушка отворила калитку (та не выдала ее скрипом) и в тот же миг ощутила, как ее с ног до головы овеяла мощная волна теплого воздуха. Явно сработали сигнальные чары, и Эйлин с облегчением вздохнула: слава Мерлину, хоть какая-то защитная магия тут все-таки была. Но совсем иной природы, чем раньше...
Заинтригованная сверх меры, Эйлин привязала пегаса, быстрым шагом пересекла сад и приблизилась к дому.
Почти в тот же миг на крыльце показалась темноволосая женщина. Мгновение мать и дочь смотрели друг на друга в молчаливом восторге – а затем Эйлин стремительно взбежала по ступенькам и окунулась в долгожданные объятия.

- Вернулась, - прошептала Вирджиния, прижимая дочь к сердцу и словно еще не веря вновь обретенному счастью. – Моя девочка вернулась…
- Я так соскучилась, - выдохнула Эйлин. Теперь к радости примешивалось чувство вины. Все же разлука длиною в год – это слишком много. – Ты здорово меня напугала. У тебя что-то с защитными чарами, невидимость совсем не работает…
- О, ерунда, все в порядке, – рассеянно откликнулась мать. Крепко ухватив дочь за предплечья, она отстранила ее и окинула внимательным взглядом. - Худая, как селедка. Ты поступила в Академию или на рудники Аврората?..
- Будь у Аврората свои рудники, наше жалованье было бы несколько другим, - отшутилась Эйлин, и женщины вновь обнялись. На секунду в голове пронеслась шальная мысль, что мать намеренно ушла от вопроса, но девушка, абсолютно счастливая в этот миг, решила отложить дознание на потом.

- Заходи, заходи, - суетилась Вирджиния, пытаясь снять с нее тяжелый плащ. - У меня для тебя замечательный сюрприз...
Но Эйлин было не до сюрпризов. Она всё никак не могла выпустить руки матери из своих, любовалась ею и отчаянно корила себя за то, что допустила столь длительную разлуку.
Они были приблизительно одного роста. Фигура матери, уже утратившая юную гибкость, дышала зрелой женственностью, и это казалось девушке эталоном грации и красоты. Вьющиеся каштановые волосы, уложенные в косы и скрученные на затылке мягким узлом, как всегда, не желали мириться с такой участью: непослушные пряди выбивались из прически, падали на плечи. Карие глаза – единственное, что Эйлин унаследовала от матери безоговорочно - смотрели с нежностью и едва уловимой печалью.
- Давай же, обед стынет, - Вирджиния поцеловала дочь в лоб и мягко подтолкнула к двери. – Я отведу твоего пегаса в денник.

Эйлин поддернула на плече ремень сумки, перешагнула порог и, краем глаза отметив чужой плащ на гвозде, вошла в гостиную. И тут же встретилась взглядом с седовласым статным мужчиной, что поспешно поднялся ей навстречу из глубокого кресла.
- Ну, здравствуй, Эйлин.
Девушка вежливо присела в реверансе, забыв, что на ней дорожный костюм. Пару мгновений она настороженно изучала лицо гостя, в чертах которого неуловимо проскальзывало что-то знакомое… но никак не могла сообразить, кто же этот «замечательный сюрприз».
Казалось, старость гонится за ним по пятам и никак не может настигнуть, вечно отставая на полшага. Среднего роста, но крепкого сложения, он был облачен в неприметное одеяние странника, но при этом выглядел на удивление опрятно. Седые волосы стянуты в аккуратную косичку. Короткая, заботливо подстриженная бородка в сочетании с ухоженными баками почему-то наводила на мысль о чем-то удалом, дерзком, морском… А на лице, щедро покрытом сетью глубоких морщин, сияли поразительно синие, совсем еще молодые глаза.

Гостя позабавила ее церемонность в сочетании с мучительной растерянностью во взгляде.
- Не узнаешь меня, дитя... Хорошо, что кое у кого память работает лучше твоего. Правда, старина Ларс?
Эйлин только сейчас заметила, что ее «потерявшийся» филин преспокойно сидит на спинке кресла, не обращая на хозяйку ни малейшего внимания. Старик протянул руку, и предатель без зазрения совести перелетел к нему на плечо.
Вспышка озарения заставила Эйлин уронить сумку.
- Дядя Альберт? Господи, как давно я вас... - девушка сорвалась с места и через миг повисла на шее первого – и любимейшего - наставника отца. - Каким ветром?..
- Западным, моя хорошая. Послезавтра уже возвращаюсь в Бремен. С проклятой Ганзой ни минуты покоя, еле вырвался, и то проездом. Но дай же тебя как следует рассмотреть. – Совсем как мать, он отстранил ее на расстояние вытянутой руки и весело сощурился. – Помилуй мою душу... Я всегда знал, что ты вырастешь красавицей, но, признаться, просто сражен. Миледи, позвольте... – гость ловко перехватил ее ладонь и коснулся пальцев шутливым поцелуем.
- Всё, сейчас я начну краснеть! - Рассмеялась девушка, но руки не отняла.
- Хороша леди: штаны да рубаха, - весело проворчала мать, вернувшись в комнату. Проходя мимо, она нежно провела рукой по макушке дочери, привлекла Эйлин к себе и одновременно взмахнула палочкой в направлении стола. На нем тут же возникли сказочные домашние яства. - Так, быстро переодевайся, умывайся - и обедать.
- Не забалуешь, а? - подмигнул старик девушке. Эйлин ответила радостной улыбкой, подхватила сумку и поспешила наверх.

Так вот почему мама настояла на скорейшем приезде! В первый и последний раз Эйлин видела Альберта тем страшным летом, что отняло у нее отца. Он одним из первых нашел новое пристанище убитой горем вдовы. Эйлин потому и помнила его крайне смутно - слишком велико тогда было бремя общей беды. Но потом, хотя служба и личные дела не отпускали старого аврора на Туманный Альбион, он ухитрялся постоянно и незримо присутствовать в жизни осиротевшей семьи. Почти каждый год в маленький домик забредали воины, маги и колдуньи «от герра Клингера», и каждый оставлял после себя то искусно сработанную кухонную утварь, то моток зачарованной пряжи, то невиданные сладости. Вирджиния неизменно пыталась сопротивляться, твердила, что прекрасно наладит быт и без посторонней помощи… И всё же Альберт стал для них кем-то вроде далекого и верного ангела-хранителя.

На кровати ее поджидало новенькое, с иголочки льняное платье. Девушка бросила сумку на стул, с удовольствием переоделась в полузабытый в странствиях наряд и, подхватив расшитый васильками подол, сбежала по лестнице обратно.

- Ну, рассказывай же! – крикнула она, влетая в комнату и с порога переходя на "ты". - Где ты путешествовал, что делал?
- Продавал душу богу наживы и прибыли, как изволит выражаться твоя дражайшая матушка.
В подтверждение его слов Вирджиния решительно сложила руки на груди, но озорной огонек в ее глазах противоречил суровому образу.
- О, - многозначительно вздохнула Эйлин, наливая всем в миски похлебку. – Ганза…
- Да. Союз расцветает и крепнет. Связи ширятся, в торговлю включается всё больше наших, но и магглы не зевают. И всей этой купеческой братии требуется защита. Северное море сейчас очень неспокойно, Аврорат сбился с ног, будто других проблем вовсе нет. А что поделать: вольные города желают избавить свои воды от пиратов и прочей нечисти. – Альберт усмехнулся и выловил из супа куриную ножку. -- У меня месяц назад родился девятый внук, а я только и знаю, что кочую с одного корабля на другой. Какая уж тут тихая старость?
Удовольствие и мальчишеский задор в его голосе звучали столь явно, что Вирджиния с дочерью с улыбкой переглянулись.
- Так ты, наверное, слышал про пиратку, которую называют Верной Вдовой? – как бы между прочим поинтересовалась девушка.
- Слышал? - расхохотался Альберт. – Мы гоняемся за ней несколько лет! Столько крови попортила достопочтенным горожанам. Дерзкая, нахальная разбойница…
- Точно. А еще редкая красавица и удивительной воли человек, - будничным тоном добавила Эйлин.
Повисла недолгая пауза. Мать и гость удивленно воззрились на девушку.
- Так, - Альберт отложил в сторону обглоданную косточку. – К дьяволу этих толстосумов. Рассказывай.
- Нуу, - Эйлин отпила травяного чая и намазала хлеб паштетом. – Вообще-то, это очень длинная история…

Они втроем проговорили несколько часов кряду. Эйлин не спеша поведала им о вызволении Марка – умолчала лишь о способе, с помощью которого женская часть отряда проникла во французский лагерь. Не стала распространяться и про загадочную пиратку, о которой ей и самой было известно совсем немного. Непостижимым образом похитительница Марка внушила девушке искреннее уважение. И, если честно, гораздо более сильное, чем набитые золотом торговцы, на которых теперь работал бременский Аврорат. Впрочем, последнюю мысль Эйлин тоже оставила при себе.
Мать, в свою очередь, коротко рассказала о спокойной и размеренной жизни в своих лесных угодьях. Эйлин показалось, что раз или два Альберт глянул на Вирджинию словно бы выжидающе, но она почти не смотрела на него, обращаясь в основном к дочери.

Когда в окне зажглись первые звезды, Альберт уговорил девушку взять в руки лютню. Прекрасно осведомленная о его страстной любви к музыке, Эйлин превзошла саму себя, желая угодить гостю. Поначалу пальцы и голос не желали слушаться, но после кувшина горячего вина дело пошло веселее, и до поздней ночи маленькую гостиную наполнял глубокий баритон старого аврора, иногда переплетаясь с неуверенно-нежным сопрано девушки.

- Ладно, пора честной компании на боковую, - спустя полтора часа Альберт решительно хлопнул себя по колену, и Вирджиния, мечтательно подпиравшая щеку рукой, тоже встрепенулась. – А ты молодец, фон Берн. Упражняйся только почаще, ведь эта наука куда сложнее, чем клинком орудовать. Но голосок что надо. – Альберт одобрительно покивал и опустошил последний кубок. – Из меня-то, как видишь, миннезингера не вышло…стараниями твоего деда.
Старый аврор улыбнулся ей светло и без укора, но Эйлин виновато опустила глаза и невольно скользнула взглядом по его левой руке. Отец не раз рассказывал ей леденящую кровь историю о том, как его наставник чуть не лишился кисти. Правда, раздробленные пальцы удалось восстановить, но былая ловкость к ним не вернулась уже никогда. По словам Генриха, Альберт так до конца и не оправился от этой потери.
- Зато у тебя прекрасный голос, дядя Альберт… - искренне отозвалась девушка и с энтузиазмом взяла на струнах мажорное трезвучие. - Споем еще?
- Ты знаешь, что тебе невозможно отказать, юная леди? Что ж, лови мотив…

***
Эйлин проснулась в своей постели задолго до рассвета и не сразу сообразила, где находится. Кажется, славный вечер с дорогими людьми закончился всего пару часов назад. Спать хотелось неимоверно, но мешал влажный холод, струившийся из открытого настежь окна.
Девушка нехотя вылезла из-под одеяла, прошлепала по полу босыми ногами и, прежде чем хлопнуть ставнями, выглянула в студеную осеннюю ночь. В саду прямо под ее окном медленно перемещалась пара темных силуэтов, доносились обрывки тихого разговора. Похоже, эти двое так и не ложились.

- ... сходство просто удивительное, - долетел до нее приглушенный голос Альберта. Миновав последнюю яблоню, оба приблизились к крыльцу; Вирджиния присела на ступеньки, а он остался стоять.
- Да, она почти каждую черточку взяла от него. И, скажу тебе по секрету, я в ее годы была склонна к полноте...
Старик что-то негромко ответил, и оба тихо засмеялись. Эйлин уже хотела затворить окно, прервав эти излияния материнской нежности. Но что-то ее удержало.
- Знаешь, каким он был в восемнадцать лет? - продолжил Альберт после паузы, и девушка невольно навострила уши. - Тонкий, как струна, гибкий, как угорь. Потом, конечно, изменился, возмужал... но именно таким я его запомнил на всю жизнь... Она тоже гораздо сильнее, чем кажется, Джинни. Все будет хорошо, вот увидишь.
Оба вновь ненадолго умолкли – только ветер шуршал в ветвях.
- Марк тоже так считает, - в голосе матери теперь явственно звучала горечь. - Он ведь написал мне о ее успехах, об Испытании... Обещал беречь. Похоже, мне остается надеяться только на одно: что ее они защитят лучше, чем Генриха.
- Ты же знаешь, Генрих был самостоятельным, взрослым человеком, и на все риски шел осознанно…
- Но ведь она – не Генрих, пойми! – воскликнула мать, и собеседник сердито зашикал на нее. Где-то в лесу ухнула сова, и женщина вновь перешла на шепот. - Она же совсем дитя. Еще никакой не аврор, а уже впутывается с ними в опасные авантюры, и никому не приходит в голову запретить ей это. Ты сам слышал: французы, магистры, сражения! Черные маги в союзниках, это же уму непостижимо…
- Могу только догадываться, как нелегко тебе принять ее выбор, - голос старого аврора звучал по-прежнему спокойно, но теперь в нем явно слышалась твердая нотка. - Если это тебя утешит: Эдвартс год за годом вкладывал душу в дело своей жизни, поэтому британский Аврорат - один из самых надежных оплотов Света в Европе. Наши продались Ганзе за сундук красивых камешков, но эти... Они позаботятся о ней - и, что важнее, научат ее заботиться о себе. – Альберт немного помолчал, затем вздохнул. - Боги, он бы сейчас так ею гордился...
- Да, - просто и устало ответила мать. – Да, он бы гордился.

Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь мирными звуками ночного леса. Собеседники, казалось, погрузились каждый в свои мысли. Наконец, Вирджиния поднялась.
- Холодно, пойдем в дом.
- Когда ты ей скажешь? – тихо спросил старик.
- Завтра… Наверное.
- Не стоит затягивать.
- Знаю, но… - неясный звук заглушил слабый голос матери, словно Вирджиния провела по лицу ладонью. - Она не поймет меня, Альберт. Не простит...
- Поймет. Просто будь готова дать ей время.
- Время, - печально повторила мать, отворив дверь. – Это именно то, чего у меня нет.

Эйлин на цыпочках вернулась к кровати, легла и устремила недвижный взгляд в стену.
Сна не было и в помине.

Часть 1.2

***
Небо казалось глубоким и холодным, как горное озеро. Эйлин раскинулась в густой траве, разбросав руки и устремив взгляд к пышным облакам. Не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать, ни даже дышать. И ещё заметно саднило левое ухо.
– Заснул, боец? – весёлый голос Альберта донёсся будто бы издалека, и на девушку упала крупная тень.
– Я больше не могу, – простонала Эйлин, прикрыв глаза. – Ты победил.
– Ерунда, у тебя почти получилось. Вставай, мать перепугаешь.
Лениво шевельнув пальцами, девушка нащупала в траве рукоять тренировочного меча, который пару минут назад был безжалостно выбит из её рук. С обреченным вздохом ухватилась за протянутую широкую ладонь и медленно поднялась на ноги.
С тех пор, как Альберт и горящая боевым энтузиазмом девушка вышли во дворик, солнце успело проскользить не менее четверти небосвода. Всё тело болело нещадно, хотелось пить. Аврор тоже тяжело дышал и выглядел уставшим, но сиял от удовольствия.
– Ты слишком увлекаешься атакой, – спокойно заметил Альберт, с улыбкой наблюдая, как девушка пытается стереть грязь с одежды. – Учись расходовать силы экономно. Противник не будет ждать, пока ты отдышишься, соберёшься и приведёшь тело в согласие с разумом. Напротив: как только он заметит малейшую помарку, закончит поединок одним махом.
– Но я устала, – ершисто возразила Эйлин. – Ты уже полчаса не даёшь мне вздохнуть.
Досада на себя неожиданно полыхнула раздражением. Она никогда бы не позволила себе такого в присутствии Марка или Ардора, со стариком же можно было немного побыть капризным ребёнком.
– Значит, самое время испытать технику, о которой я толкую, – Альберт был терпелив, но неумолим. – Пойми, наконец: у тебя не те габариты, чтобы с наскока валить здоровенных воинов. Будешь бросаться сломя голову – противник только спасибо тебе скажет. Не суетись, сохраняй холодный рассудок, держи дистанцию и обязательно подмечай слабости и огрехи – они есть у каждого. Запомнила? Терпение, наблюдение, быстрый и точный удар – и вновь безопасная дистанция.
Эйлин молча кивнула, отлепляя от лица взмокшие пряди. Альберт неторопливо обошёл её, давая время прийти в себя, потом неожиданно улыбнулся.
– Выше нос, девочка. Эдвартс отлично над тобой поработал, нужно лишь больше практики.
– От девочки слышу, – ухмыльнулась в ответ Эйлин и плавным движением влилась в защитную стойку.

Тупые клинки вновь взлетели вверх, но прежде чем успели скреститься, с крыльца выглянула Вирджиния.
– Всё готово, – позвала она. – Но мне нужна твоя помощь на кухне. Заканчивайте, вас обоих уже хоть выжимай.
"Спасительница..." – пронеслась в голове у девушки недостойная мысль.
– Твоя дочь хороша, – одобрительно протянул аврор, весело щурясь, и хлопнул измученную подопечную по плечу. – Задала жару старику.
Эйлин собралась было тактично возразить, но Альберт лукаво подмигнул ей, забрал из руки тренировочный клинок и без лишних разговоров скрылся в доме.

Переодевшись в чистое, девушка прибежала на кухню и первым делом жадно прильнула к кувшину с прохладной водой. Альберта ещё не было – должно быть, заканчивал сборы в своей комнате. На следующее утро его корабль отчаливал из Кингстона, и старик должен был явиться туда до рассвета.
Вирджиния хлопотала у очага, внося последние штрихи в прощальный обед. Как и всегда в торжественных случаях, мама превзошла саму себя в кулинарном таланте.
– Пахнет просто потрясающе, – Эйлин потянула носом и вдруг поняла, насколько же проголодалась. – Кролик?
Вирджиния кивнула со скромной и довольной улыбкой.
– Порежь хлеб, пожалуйста. Сейчас закончу соус для овощей.
Эйлин послушно взялась за нож, но не переставала искоса поглядывать на мать.

С момента её приезда миновало уже несколько дней, но Вирджиния так и не открыла дочери причину своих тревог. Эйлин только диву давалась, как ей удается замалчивать главное, при этом ни минуты не переставая болтать. Всё это время мать была с ней чрезвычайно нежна, подробно расспрашивала о выпускных и вступительных экзаменах, вспоминала о собственных школьных годах. Живо интересовалась делами Тилльберта, и тут уже Эйлин старалась увести разговор как можно дальше от скользкой темы. Она знала, что юноша пользовался расположением матери, а потому лишь сдержанно сообщила, что они расстались добрыми друзьями. Знать о том, как он – пусть недолгое время – выступал на стороне Темных сил, Вирджинии было необязательно.

В круговороте бытовых хлопот и праздной болтовни Эйлин отчаянно пыталась уловить хоть какой-то намёк на памятный разговор, который случайно подслушала в первую ночь. Но безуспешно. Девушка страдала от недосказанности, а кроме того, её начинала гложить обида. Было совершенно очевидно, что мать переживает из-за серьезного повода, но и она, и Альберт упрямо не желали делиться этим с Эйлин.
Не решаясь вызвать Вирджинию на серьезный разговор, девушка проявила повышенное внимание к каждой детали дома. В первый же день после приезда безапелляционно заявила, что намерена восстановить защитный купол. Мать согласилась, сославшись на собственную занятость, и Эйлин ни на йоту не поверила её беспечному тону. Последующие дни выявили ещё несколько изменений в обстановке. Всё выглядело как всегда аккуратно и чисто, но домик будто бы стал чуть менее обжитым. Девушка вдруг с удивлением недосчиталась нескольких ценных книг и предметов зельеварской утвари, а наличие гномов в обожаемом мамой садике говорило о том, что Вирджиния стала реже заниматься своими травами.
Эйлин начала уже подозревать, что мама испытывает денежные трудности, но интуиция подсказывала, что дело тут в другом.

– Совсем вылетело из головы, – вдруг подала голос Вирджиния, и Эйлин настороженно подняла голову. – Эмма прислала весточку за пару дней до твоего приезда. Ребята очень соскучились.
– А… – Девушка растерянно улыбнулась и вернулась к своему занятию. – Загляну к ним на днях.
– Они с Мартином сейчас не в городе, а у дяди Осберта, – покачала головой мать. – Работы на ферме невпроворот. Зовут туда, и знаешь, по-моему, тебе стоит их навестить. Вы так давно не виделись, к тому же скоро Михайлов день. Урожай нынче богатый, обещают большой праздник. Молодёжь не упустит случая попрыгать через костры, попеть песни, или что вы там ещё обычно делаете…
– Можно подумать, ты забыла, как развлекается молодёжь, – ухмыльнулась Эйлин. – Быть может, и правда слетаю на пару часов. Ведь я приехала к тебе и не хочу отлучаться надолго.
Вместо ответа мать наградила её долгим взглядом, от которого у девушки почему-то сжалось сердце.
– Разотри эти травы, пожалуйста.
Эйлин машинально приняла из её рук пучок зелени, покрошила в глиняную ступку, но неожиданно для самой себя отложила всё в сторону и решительно обернулась.
– Мама, – тихо позвала она, – мам… я так больше не могу.
Вирджиния замерла над своими плошками, втянула голову в плечи, будто ожидая удара.
– Я ужасно беспокоюсь о тебе, – Эйлин подступила ближе. – Тебя что-то печалит, и уже давно, так как же я могу покинуть тебя и отправиться веселиться? Прошу, расскажи мне, я так хочу помочь...

Мама бесконечно долго вытирала руки фартуком. Потом подняла на дочь взгляд, совершенно незнакомый, отстраненный, полный обреченного смирения. К немалой досаде Эйлин, в этот момент в комнату вернулся Альберт. Она ожидала, что мама окончательно смутится и опять уйдет от разговора, но та вдруг задумчиво посмотрела на старика и жестом предложила всем сесть за накрытый стол.
– Что ж… я планировала этот разговор после обеда, но какая, в сущности, разница... – вздохнула она, вновь взяв в руки мисочку с соусом. Эйлин тоже послушно вернулась к своему тимьяну, чтобы не смущать её взглядом.
 Ты очень повзрослела за последний год, – тихо заговорила женщина. – Почти и не узнать. Самостоятельна, хороша собой, способна за себя постоять. Без пяти минут аврор. Ты знаешь, я иным представляла твоё будущее…
– Да-да, – нетерпеливо улыбнулась Эйлин. – Лорд-муж, большой замок, разодетые слуги…
– На лорда нам рассчитывать не приходится, но хороший хозяин, крепкий дом и надежное будущее были бы... знаю, знаю, – поспешила добавить Вирджиния, усмехнувшись знакомому виновато–упрямому выражению на лице дочери. – Я вижу, что ты занимаешься делом, которое тебе по душе, и преуспеваешь. Для родителей нет большей радости, чем видеть счастье ребёнка.
– Спасибо, – растроганно пролепетала девушка, – Ты у меня замечательная. Только речь ведь не обо мне, верно?
– Печалит меня только одно, – кивнув, продолжила Вирджиния, – ты совсем редко стала бывать дома. Это понятно и естественно, да и я давно привыкла справляться по хозяйству. Но жить вдали от людей со временем всё тяжелее. Поэтому я… поэтому я решила перебраться в город, дочка.
В пальцах девушки замер пестик.
– В Ноттингем? – Эйлин не поверила своим ушам. – Ты же никогда не любила городскую жизнь! Не поехала за папой в Лондон… Погоди, а как же твой сад? И где ты собираешься поселиться?
Вирджиния терпеливо выслушала её сбивчивые вопросы, при этом от Эйлин не укрылось, как они с Альбертом обменялись взглядами.
Старик привстал.
– Я, кажется, забыл положить…
– Останься! – воскликнули в унисон мать и дочь, и аврор нерешительно опустился обратно на стул.
Вирджиния на мгновение прикрыла глаза, затем вновь встретила требовательный взгляд Эйлин.
– Свыкнуться с городской жизнью мне придется. Не жду, что это будет просто, но иногда необходимо идти на уступки, ради… чего-то большего.
Предчувствие, смутное и неотвратимое, шевельнулось в осязаемой близости, будто большая птица. Ещё не представляя, что услышит дальше, Эйлин откуда-то знала: их маленький мирок никогда больше не будет прежним. Она молча и испуганно ждала.
– Эйлин, я… – Вирджиния вдруг охрипла, кашлянула, убрала со лба прядь. – В городе есть один человек. Хороший человек, добрый. Он готов заботиться обо мне и, что важнее, с ним я не чувствую одиночества.
В наступившей тишине было слышно, как боязливо выдохнул Альберт.
– Понимаю, – глухо произнесла Эйлин после продолжительной паузы. Слово "одиночество" царапнуло слух. Во рту сделалось очень сухо, а дивный аромат тушеного мяса и пряных трав стал казаться навязчивым и противным.
– Так бывает, – Вирджиния опустила глаза, и Эйлин обожгла смесь жалости к матери и раздражения. – Глядишь в чью-то душу, будто в зеркало, да и привыкаешь к своему отражению, к сходству судеб. Несколько лет назад он…Томас… потерял жену, перебрался в Ноттингем в поисках новой жизни. Его подмастерье часто брал у меня снадобья на рынке, вот так и… вышло знакомство. Такой же вдовец со взрослыми детьми, так же привыкший избегать людей.
– Только не маг, да? – перебила Эйлин. – Вот почему ты сняла защитный барьер.
– Да, – кивнула мать. – То есть, не совсем. Он держит кузницу и слывет одним из лучших мастеров в округе. Способностей в привычном нам смысле у него нет, но он обладает уникальным даром обработки металла, чувствует его и взаимодействует с ним почти так же, как мы – с магическим полем. Думаю, Том – сквиб во втором-третьем поколении. Но да, чары невидимости мне пришлось снять.
Эйлин медленно поднялась, прошагала к очагу и обратно, села на прежнее место. Обдумывая услышанное, она будто карабкалась по крутой лестнице – и с ужасом осознавала, что не находит в собственной душе ни капли радости.
"А Альберт всё знал – мысль, отвратительная и скользкая, как змея, обдала нутро холодом. – Альберту она не побоялась сказать…"
– Что ж, – наконец, отозвалась девушка и выдавила слабую улыбку. – Почему бы и нет. Если я вольна выбирать свою судьбу, то и ты тоже. Представишь нас друг другу? Не терпится познакомиться с, возможно, будущим мм… отчимом.
Вирджиния глубоко вздохнула. Было видно, с каким трудом далось ей объяснение, однако облегчения во взгляде почему-то не наблюдалось.
– Тебе нужно знать ещё кое-что. Уже более двух недель, как Томас… Эйлин, он мой венчанный муж.
Брови девушки взлетели вверх. Не в силах осмыслить новость, она молча смотрела на мать, бессильно уронив руки на колени, чувствуя лишь, как сползает с лица маска вежливого участия.
– О, – тупо произнесла она. – Ты могла бы хоть… написать об этом. Досадно, знаете ли, явиться без подарка.
Ей отчаянно хотелось, чтобы мама перестала бросать беспомощные взгляды на Альберта, словно та ожидала от него защиты.
– Я писала тебе. Звала домой. Ты неоднократно отвечала, что не можешь приехать.
– Но там же не было ни слова, – Эйлин утомленно провела ладонью по лицу. Пальцы нестерпимо пахли тимьяном. – Ни намёка! Почему, мама? Теперь я чувствую себя совершенно по-идиотски… Письмом ли, Патронусом…почему было не открыть всё как есть – до, а не после?
– Я боялась потревожить тебя настойчивостью, – тихо, но твердо ответила Вирджиния. – Ты писала то об экзаменах, то о вражеском наступлении, то о поездке на службу к северным границам. Потом пропала вовсе. А ждать было невозможно.
– Невозможно? – отняв руку от лица, переспросила Эйлин куда более резко, чем собиралась. – Почему это невозможно?
И вдруг всё поняла.
Так порой видишь вдалеке вспышку мощного заклятия – и лишь секунды спустя до тебя долетает звук взрыва. Теперь уже сама девушка растерянно оглянулась на Альберта. Старик был очень серьезен и в ответ на её умоляющий взгляд медленно кивнул. Кусочки мозаики встали по местам, и открывшаяся действительность навалилась на девушку, оглушила, лишила голоса, связала по рукам и ногам. Это был уже настоящий удар под дых – куда там веселой возне на аврорских тренировочных площадках.

– Эйлин…
Девушка качнула головой, невидящим взглядом вперившись в узор на скатерти.
– Доченька…
– Одну минуту, – Эйлин сомкнула пальцы на крае столешницы, – мне нужно кое в чем разобраться. Я приехала, как только смогла, и нахожусь здесь уже неделю. Когда ты собиралась мне сказать, не задай я прямой вопрос? – Наполнявший её гнев плеснул через край, но девушка не имела ни малейшего желания себя сдерживать. – А если б не явился Альберт, твоя драгоценная моральная поддержка? А если бы я вернулась месяцем позже? Как забавно, должно быть, трансгрессировать посреди леса и выяснить, что никакого дома тут больше нет! Собиралась ли ты вообще сообщить, что бросаешь меня?!
– Осади, девочка, – старик впервые подал голос, и стальная нотка в нём на мгновение пригасила раздражение Эйлин. Лишь на мгновение.
– Спасибо за обед, – девушка резким движением отодвинула нетронутый суп и встала, не чувствуя ног. – Сыта по горло. Теперь нужно как-то переварить это всё.

Альберт поднялся было ей навстречу, но, поймав отчаянный взгляд, отступил. Двигаясь как во сне, она медленно добрела до двери, спустилась с крыльца в сад – и лишь затем бросилась бежать.


***
Старая яблоня, росшая на самой границе их лесных владений, казалось, ещё больше раздалась вширь. Больше не стремясь вверх, к свету, она раскинула могучие ветви во всё стороны, будто утверждаясь на принадлежащей ей земле. Впрочем, ни одно дерево в округе давно уже не посягало на эту территорию – даже вездесущие ели стыдливо толпились в полусотне ярдов, уже за границей магического щита. Яблоня смотрелась здесь совершенно по-королевски, монументально и грозно; сквозь густую листву пестрели янтарными боками роскошные яблоки. Было тихо.

В детстве Эйлин любила прибегать сюда в минуты грусти и сама не заметила, как ноги вынесли её даже по заросшей тропинке. Любимое «гнездо» – сплетение двух крепких ветвей – оказалось теперь гораздо ниже, чем она помнила: девушке хватило одного легкого прыжка, чтобы, подтянувшись на руках, забраться туда и разлечься с полным удобством. Ветерок мягко скользнул по коже, поиграл рассыпавшимися локонами. Где-то над головой, в зеленом сумраке, мирно звенели осы, привлеченные яблочным ароматом. Всё было как в детстве – незыблемо, привычно, надежно. Или лишь казалось таковым.

С тех пор как они нашли убежище в лесах Ноттингема, Эйлин старалась забыть прежний дом и прежнюю жизнь. Она знала, что мама тоже желает погасить горькие воспоминания; знала также, что попытки их одинаково тщетны. Они мало говорили о прошлом, но боль потери объединила их, переплела души, научила тонкому взаимопониманию и поддержке. Оставшись вдвоем в целом мире, они сузили мир до двоих, подлатали его, как умели, и опустили засовы. Немногочисленные близкие друзья были здесь желанными гостями, но никто извне не смел переступить порог на правах хозяина.
И вот, теперь всё рухнуло в пропасть.
Пред внутренним взором всё ещё стояло растерянное лицо матери, испуганные глаза, блуждающий взгляд. Это выглядело по-настоящему жалко и почему-то особенно бесило Эйлин. Будь мама чуть увереннее, казалось девушке, – и к её аргументам можно было бы прислушаться. Но Вирджиния держалась как человек, знающий за собой вину, как пойманный за руку вор... Этой слабости Эйлин не могла ей простить.

Растянувшись навзничь, девушка бессмысленно следила за пляской солнечных бликов в сплетении ветвей. Она чувствовала себя страшно одинокой, выброшенной, бесконечно потерянной в ворохе вопросов, появления которых ещё вчера не могла даже представить.
Как смотреть в глаза чужому мужчине, живому, сильному…пришедшему на замену её отцу? Как полюбить этого ребёнка – непрошенное, чужое семя? Как смириться с мыслью, что дома – во второй уже раз – скоро не станет?
Что ж ей теперь, в перерывах службы приезжать гостьей в Ноттингем? Или коротать одинокие вечера в опустевшей хижине?
"К черту, – в сердцах размышляла девушка, скрестив руки на груди, – до конца учёбы с жильем проблем не будет, а после сниму комнату в Лондоне. И вообще, надо немедленно собрать вещи, всё до последней книги, и вернуться в Академию…"

– Потребуется недюжинной силы заклятие компрессии, – отозвался снизу спокойный голос. – Не то твой пегас поломает хребет.
Эйлин даже головы не повернула. Шорох шагов в густой траве она заслышала давно, но не собиралась ни вступать в дискуссии, ни выслушивать нравоучения.
– Очень невежливо, – холодно произнесла она, – вторгаться в мысли столь примитивным образом.
– Девочка моя, своё последнее намерение ты всё равно что прокричала на весь лес. Я и подумал: ты хочешь, чтобы тебя услышали.
Старый аврор присел у основания дерева, привалился спиной к стволу. Он был уже в дорожной одежде, недоставало лишь меча и видавшей виды кожаной сумки.
Эйлин раздраженно фыркнула, но препираться не стала.
– Да, Альберт, я хочу уехать. Мне не оставили выбора. Если ты пришел сказать, что это поступок неблагодарной эгоистки, не утруждайся.
– Я пришел захватить в дорогу яблок, – безмятежно ответил он. – Этот сорт, знаешь ли, особенно вкусен сразу после сбора. Ну, а уж если кому-то захочется выговориться, по невероятному стечению обстоятельств ему повезёт застать меня здесь.
– Не хочу я говорить. Ни с тобой, ни с ней.
– Не хочешь – так достань старику пару яблок послаще. Колени уже не те…
Эйлин не выдержала, свесилась вниз и глянула на аврора, скептически приподняв бровь. Мышцы ещё помнили трепку, которую «старик» задал ей в утреннем поединке. Однако ответный взгляд не таил насмешки и неожиданно согрел её искренним участием, так что девушка невольно смягчилась. Послушно перекатилась на ноги и, легко удерживая равновесие на своей ветке, набрала в подол рубахи с десяток ароматных плодов.
– Лови.
– Спасибо. Оставить тебе одно?
– Нет.
Альберт осторожно спрятал яблоки в заготовленную тряпицу, но не устоял перед дегустацией. Внизу хрустнуло так сочно, что Эйлин мигом вспомнила: у неё во рту с утра не было ни крошки. Девушка вновь улеглась, подложив руки под голову, и минут пять пребывала в высокомерном молчании, покуда аврор не расправился с лакомством.

– Я знаю, что мне надо было чаще появляться дома, – наконец, обратилась она к листве над собственным лицом. – Знаю, что ей трудно одной.
Альберт не ответил, но она понимала, что он весь обратился в слух. Коварный старик всегда подбирал самую мудрую тактику допроса. Десятилетия аврорской службы и наличие девяти внуков давали ему безусловное преимущество.
– Но поступать со мной так, как поступили вы – жестоко, не находишь? Представляешь, как я теперь себя чувствую?
– Могу лишь догадываться, – мягко подал голос аврор, – так что лучше бы ты всё-таки рассказала.
– О, я расскажу, – усмехнулась Эйлин, напрочь позабыв о первоначальном намерении. – Но сперва напомню, что за досадные «мелочи» не позволяли мне навестить её последние полгода. Выпускные экзамены, – девушка загнула большой палец, – в то время, пока в Совете творилось тролль знает что, Марк Эдвартс терял поддержку Совета, и будущее страны находилось под угрозой. После – Испытание в Академии, которую почти сразу же пришлось защищать от треклятых французов. В той битве я навсегда потеряла человека, который мог стать мне прекрасным другом, и рассталась с другим – тоже очень близким, и вероятно, тоже навсегда. Затем был бессмысленный дозор на севере под командованием болвана, презирающего женщин. Ну, а в завершение всего мы вызволяли из плена Главу Совета, по совместительству, одного из самых дорогих мне людей.
Эйлин рассеянно помахала в воздухе кулаком – все пальцы были загнуты – и свесила руку вниз.
– Конечно, наивно было полагать, что здесь в это время жизнь стояла на месте. Но, возвращаясь домой, я всё-таки рассчитывала немного перевести дух, обрести хоть какую-то…надежность. Каплю надежности в чертовом мире! А она не только не написала мне ни слова об этих своих событиях, так ещё и здесь неделю разыгрывала спектакль! Между прочим, при твоём молчаливом участии.

Дождавшись окончания возмущённой тирады, Альберт тяжело вздохнул.
– Давай по порядку. Тебя никто не винит в долгом отсутствии – это раз. Во-вторых, Вирджиния сознавала, что сообщить тебе обо всём необходимо, и очень страдала, понимая, что каждый день промедления усугубит твою реакцию. Боялась, оттягивала момент, и это пугало её ещё больше. Она попала в своего рода заколдованный круг, и ты молодец, что проявила настойчивость и вытащила её оттуда. Это, кстати, уже в-третьих.
– Она поставила меня перед фактом, – упрямо повторила Эйлин. – Да ещё и не одним. Почему, ну почему нельзя было написать хоть о чём-нибудь?
– Эйлин… подумай, пожалуйста. Поставь себя на её место. Речь идет о материях столь деликатных, что доверить это словам очень нелегко, а пергаменту и того тяжелее. Полагаю, ты сама уже успела познать чувство привязанности к мужчине? Попробуй-ка мне поведать, а я послушаю.
Эйлин так и взвилась, чудом не рухнув со своего древесного ложа.
– Это вообще другое! Я же не…
Девушка медленно перевела дыхание, задумчиво прикусила губу. Старик её переиграл. Постоянно переключая внимание на её собственные чувства, он невольно размотал целый клубок воспоминаний, которые она считала надёжно погребёнными в прошлом. Возвращение к ним могло оказаться неприятным, но, возможно, таило ключ к пониманию переполнявшей её боли…или хотя бы его часть.

Невесомым движением девушка соскользнула с ветки и, спрыгнув рядом с Альбертом, устроилась на земле по левую руку от аврора.
– Рассказывая вам о поступлении в Академию, – заговорила она уже намного спокойнее, – я опустила одну деталь, чтобы не тревожить маму. Экзаменаторы погрузили нас в колдовской сон, желая испытать на стойкость и внутреннюю силу. Каждый оказался в лабиринте собственной души, но в своём мороке я была не одна. Моим спутником и хранителем стал некто, всем нам хорошо знакомый.
Старик спокойно и печально посмотрел ей в глаза.
– Твой отец.
Эйлин кивнула.
– Думаю, это оттого, что он сам и есть олицетворение Светлых сил для меня. Я постоянно сверяю свои поступки с его системой ценностей, стараюсь соответствовать его идеалам, какими их помню. Если я верю, что поступаю правильно, он является в образе защитника – как тогда, на Испытании. Но случалось мне и оступаться… кстати, по той самой причине, которую ты так поэтично обрисовал. – Подыскивая слова, Эйлин откинулась назад, коснулась затылком шершавой коры дерева. – Однажды мне тоже не хватило смелости рассказать посторонним о своих… деликатных материях. Это повлекло за собой череду событий, после которых я искренне считала, что подвела всех вокруг и должна отречься от Света.
Альберт, задумчиво вертевший в руках травинку, замер.
– Ты хотела отречься?
– Давно, – отмахнулась Эйлин. – Очень глупая идея, и хвала Мерлину, что наставник вразумил меня. Я была совершенно потеряна, потому что любой поганый боггарт в то время норовил превратиться в дух отца и обвинить меня в измене принципам. Я ничего так не боялась, как его осуждения.
Девушка искоса глянула на старого аврора. Альберт слушал внимательно, на лице его застыло странное выражение сочувствия и глубокой тоски.
– Я больше не хочу переживать ничего подобного, – твердо закончила Эйлин. – И сейчас чувствую: одобрить то, что сотворила мама – значит, навсегда предать его память. Как она сама предала.

На мгновение ей показалось, что синие глаза аврора сверкнули недовольством. Какое-то время он молчал, не сводя с неё проницательного взгляда, и будто бы взвешивал приготовленные слова.
– Память – сложная штука и не самый надежный друг. Не стану лезть в твоё прошлое – в нём ничего не изменишь, а попусту тревожить старые раны ни к чему. Позволь лишь немного подправить твои представления об отце. – Альберт помедлил, задумчиво огладил бородку. – Из детства ты вынесла образ героя, непогрешимого воина Света, и с тех пор тянешься к собственноручно установленной планке. Мне бесконечно горько, что у тебя не было возможности узнать его по-настоящему. Генрих был просто человеком – да, одним из лучших, верным и храбрым… но ему вовсе не были чужды ошибки и душевные метания. Например, он прекрасно знал, каково это – быть разочарованием для родных.
Наткнувшись на протестующий взгляд девушки, Альберт жестом попросил её дослушать до конца. – Именно так, Эйлин. Он был кошмарным сыном. Избалованным и заносчивым. В нём с детства взращивали тщеславие и гордыню, вот только обернулись эти качества против воспитателей. Он скучал в семейном замке, хотел яркой, отчаянной жизни вдали от политических интриг. И, ко всему прочему, всегда был просто дьявольски упрям. Неудивительно, что после побега из дома аврорская жизнь пришлась ему по нраву и стала ближайшей из подруг. Нет-нет, он очень любил твою мать и был ей безупречно верен. Только домашний покой и уют были не для него.
Заметив, что девушка опустила голову, Альберт мягко тронул её за рукав.
– Вирджиния никогда не расскажет по своей воле, как сильно хотела создать большую семью – и как он годами обещал ей это. Спроси её. Спроси, как он обещал создать надежные условия, чаще бывать дома, как упрашивал лишь немного потерпеть, суля безбедную жизнь.
Аврор печально улыбнулся своим воспоминаниям. Эйлин зачарованно слушала, более не пытаясь перебить.
– Только я знал: он подсознательно воспринимает семью, род как оковы для личности, как угрозу своей свободе. И потому, даже обожая её и тебя, не мог усидеть на месте дольше месяца, хватался за все рискованные задания, продвигался по службе, не умея толком воспользоваться благами своей стремительной карьеры. Это нормально для молодых и горячих голов, и это проходит со временем у большинства мужчин. Незадолго до трагедии он начал осознавать, что ошибался в некоторых суждениях, но… просто не успел по-настоящему повзрослеть.

Эйлин не сводила со старика широко раскрытых глаз, меж бровей её залегла горькая морщинка. Сказанное им столь разительно отличалось от всего, что она когда-либо думала и слышала об отце... но и не противоречило этому. И ещё девушка чувствовала: наставник отца, знавший Генриха едва ли не лучше всех живущих, не произнес бы о нём ни слова лжи.

– А теперь представь: он узнал сегодня ту же новость, что и ты. Узнал, что после долгих лет одиночества его любимая обрела с другим то, чего он сам дать уже не в силах. Как думаешь, он бы разозлился? Поставил бы ей в вину этот удивительный второй шанс на счастье?
– Я не знаю, – пробормотала Эйлин. – Мне нужно обдумать…это всё.
– Обдумай. Тебе сейчас тяжело, и всё же я уверен: ты примешь верное решение. Удивительно, но, так сильно напоминая его внешне, характером ты больше пошла в мать. Ну, то есть генрихово упрямство-то налицо, – аврор усмехнулся в бороду, – но в тебе нет безрассудного стремления к риску. А ещё, мне кажется, ты способна поставить ценность человеческих отношений выше принципов и податься назад там, где нужно. Это именно тот случай. Сейчас достаточно отойти в сторону и дать свершиться тому, что решено не тобой.

Эйлин вновь бессильно прислонилась головой к стволу яблони. Покрутила в пальцах поднятый с земли прутик, нечаянно сломала, отбросила прочь. Старый аврор осторожно привлек её к себе, обняв за плечи. Девушка не противилась и, казалось, надолго ушла в себя. Минут пять никто из них не нарушал хрупкой тишины.

– Ты видел его? Этого Томаса?
– Да.
– И что же?
– Хм… В нём много боли.
– Это всё?
– Всё, что тебе нужно знать сейчас. Остальные выводы потом сделаешь для себя сама. Уверяю тебя, ты будешь приятно удивлена.
Эйлин хмыкнула.
– Когда она планирует перебраться окончательно?
– Не раньше первого снега. Сейчас у всех хватает дел в связи с приближающейся ярмаркой. Но каждый раз, отправляясь в Ноттингем торговать, она останавливается у него на пару дней. Привыкает к городу.
– А когда она… ну…
– Эйлин, – старик мягко отстранил её, заглянул в глаза. – Сегодня в ночь я уеду, и у тебя будет тысяча возможностей задать маме все интересующие тебя вопросы. А также сказать ей всё, что сочтёшь необходимым. Только не отворачивайся от неё, милая. Ты не представляешь, как сильно она боится твоего суда.

Он с усилием поднялся, и Эйлин впервые подумала, что Альберт действительно стар. Должно быть, лишь полная приключений служба да верность команды удерживают его в бодром расположении духа. Пора было отпустить его к ним.
– Мне нужно закончить сборы, а ты оставайся здесь, сколько потребуется. Только, Мерлина ради, не забудь меня проводить на закате. Идет?
– Да… – сумрачно отозвалась она, а потом взгляд её просветлел. – Да, конечно. Спасибо тебе, дядя Альберт.
Старый аврор учтиво поклонился, вновь одарив её поразительной синевой взгляда и, уже разворачиваясь, ловко бросил прямо в руки одно из яблок. Девушка задумчиво покатала плод в ладонях, глядя, как аврор удаляется по свежей тропке. Потом легонько улыбнулась ему вслед и с наслаждением откусила первый кусочек.


***
Лес уже погрузился в предзакатные сумерки, приглушил птичий гомон, когда Эйлин, наконец, вернулась к домику. Мать и Альберт как раз спускались с крыльца; он в дорожном плаще, с сумкой и при оружии, она – по-прежнему в фартуке поверх легкого льняного платья.
В молчании все трое добрели до границы магического щита. Переглянувшись, обменялись осторожными улыбками.
– Ну… Не люблю долгих прощаний. Живите дружно, девочки, – Альберт по очереди обнял каждую и, задержав ладони Эйлин в своих, многозначительно указал ей взглядом на мать.
Девушка лишь устало кивнула в ответ.
– Когда тебя ждать вновь? – спросила она.
– Как знать. Может, в следующий раз меня занесет сразу в Лондон? С удовольствием навещу братьев по оружию да испытаю, как твои успехи с мечом. А, чего гадать… до встречи! Берегите друг друга.
Звякнув перевязью меча, старый аврор легко развернулся на каблуках и миг спустя с хлопком растворился в полумраке.
С ветки над их головами испуганно порхнула птица. Эйлин вздохнула и подняла глаза, провожая её взглядом. Небо над верхушками деревьев было расчерчено розовыми полосами. Должно быть, где-то в этот самый миг разгорался чудный закат.
Они стояли рядом, так близко, что девушка чувствовала тепло материнского плеча. Вирджиния неуверенно переступила с ноги на ногу.
– Я больше не стану оправдываться, Эйлин. Поступай и думай, как знаешь. Но хочу, чтобы ты запомнила: я никогда никого не любила так, как твоего отца. Этого не изменят ни Томас, ни твоё презрение ко мне.
Эйлин не ответила, но и не сделала попытки уйти. Минуту-другую обе они просто стояли плечом к плечу, вслушиваясь в стихающие звуки леса.
– Я скучаю по нему, мама.
– Я тоже. Мы слишком редко о нём говорили. Я боялась причинить тебе боль, хотела, чтобы ты жила настоящим. Наверное, это было неправильно.
Эйлин медленно повернулась к ней. Заглянула в глаза – усталые, встревоженные, так похожие цветом и формой на её собственные. Слабо улыбнулась и мягко взяла маму под локоть.
– Расскажи мне что-нибудь. Про него, про тебя, нашу жизнь в Брайтоне... Что первым вспомнится.
Ладонь Вирджинии накрыла её руку и нежно сжала. Лицо матери оставалось спокойным, но в густеющих сумерках казалось бледнее обычного.
– Пойдем в дом, дочка. Травяной чай уже заварился.

Сентябрьская ночь легла на землю быстро и бесшумно, как сброшенный плащ. Окутала тьмой полянку, остудила лесной воздух, сыроватый и напоенный густым ароматом осенних яблок. Сентябрьская ночь глядела в темные окна домика – и сторонилась лишь одного, озаренного дрожащим танцем одинокой свечи.
Было далеко за полночь, когда там, наконец, погасили маленький огонёк.
 

@темы: РПГ