Тень птицы.
Часть 1.1... Впереди мозаикой разноцветных крыш замаячил Ноттингем, и Эйлин уверенно направила пегаса на снижение. Город благоразумно оставила в стороне, но, заложив широкий вираж, не отказала себе в удовольствии остановиться на вершине небольшого холма. Отсюда открывался прекрасный вид на знакомые с детства места. Стояла теплая солнечная осень, на западе широкой синей лентой извивался Трент, а вокруг, насколько хватало взгляда, бескрайним морем расстилались леса.
- Почти на месте, - Эйлин похлопала пегаса по шее и всмотрелась в по-осеннему глубокое небо. Ларс, неотступно следовавший за ней от Академии, полчаса назад ушел южнее и не спешил возвращаться к хозяйке. Ладно, не заблудится...
Девушка тронула Ориона пятками и легким галопом устремилась по дороге, уводящей вглубь леса. У высокой раздвоенной ели спешилась и, свернув на неприметную тропку, еще некоторое время вела пегаса в поводу. Мягкая поступь копыт по мшистому ковру, лесные запахи, предзакатно-мягкий солнечный свет и близость дома - всё это внушало душе уютное спокойствие, в которое лишь слабой нитью вплеталась неуловимая тревога. Что за спешность была в материнском письме, какая такая причина побудила Вирджинию настойчиво торопить дочь с приездом? Она же знала, что девушка и так собиралась ее навестить. Тон послания был ровным и даже показался Эйлин чуть суховатым, но, быть может, мать намеренно сдерживала перо, чтобы не волновать адресата раньше времени? Ясно было одно: она срочно нуждалась в дочери.
Дом, надежно укрытый от чужаков мощным щитом, человеку посвященному было найти не так сложно. Нужно было лишь преодолеть пару сотен шагов от развилки до раскидистого старого дуба и, коснувшись ствола, произнести контрзаклятие. Тогда деревья, образующие непролазную на вид чащу, расступались и открывали взгляду небольшую поляну и двухэтажное деревянное строение, утопающее в зарослях сирени и яблонь.
Крона приметного дерева еще только замаячила впереди, когда Эйлин застыла на месте с испуганно замершим сердцем. За дубом издалека и совершенно отчетливо виднелась знакомая черепичная крыша. Дом раскинулся на полянке вольготно и доверчиво, абсолютно ничем не защищенный.
Девушка ускорила шаг, вмиг напридумав бог знает каких ужасов, но открывшаяся картина выглядела вполне безмятежно. Над трубой вился серебристый дымок, где-то мирно кудахтали куры. Из открытых окон слышались негромкие звуки лютни, будто кто-то рассеянно перебирал струны.
Два садовых гнома резво выпрыгнули из-за дальнего куста, прошмыгнули между копыт Ориона и, хрипло хихикая, скрылись в высокой траве. Эйлин проводила их удивленным взглядом: мать всегда держала любимый сад в идеальном порядке и неистово боролась с вредителями. Впрочем, в остальном все выглядело как обычно. Разве что…
Эйлин приблизилась к изящной кованой ограде и провела ладонью по одному из витых прутьев. Никакого забора у них прежде не было. Девушка отворила калитку (та не выдала ее скрипом) и в тот же миг ощутила, как ее с ног до головы овеяла мощная волна теплого воздуха. Явно сработали сигнальные чары, и Эйлин с облегчением вздохнула: слава Мерлину, хоть какая-то защитная магия тут все-таки была. Но совсем иной природы, чем раньше...
Заинтригованная сверх меры, Эйлин привязала пегаса, быстрым шагом пересекла сад и приблизилась к дому.
Почти в тот же миг на крыльце показалась темноволосая женщина. Мгновение мать и дочь смотрели друг на друга в молчаливом восторге – а затем Эйлин стремительно взбежала по ступенькам и окунулась в долгожданные объятия.
- Вернулась, - прошептала Вирджиния, прижимая дочь к сердцу и словно еще не веря вновь обретенному счастью. – Моя девочка вернулась…
- Я так соскучилась, - выдохнула Эйлин. Теперь к радости примешивалось чувство вины. Все же разлука длиною в год – это слишком много. – Ты здорово меня напугала. У тебя что-то с защитными чарами, невидимость совсем не работает…
- О, ерунда, все в порядке, – рассеянно откликнулась мать. Крепко ухватив дочь за предплечья, она отстранила ее и окинула внимательным взглядом. - Худая, как селедка. Ты поступила в Академию или на рудники Аврората?..
- Будь у Аврората свои рудники, наше жалованье было бы несколько другим, - отшутилась Эйлин, и женщины вновь обнялись. На секунду в голове пронеслась шальная мысль, что мать намеренно ушла от вопроса, но девушка, абсолютно счастливая в этот миг, решила отложить дознание на потом.
- Заходи, заходи, - суетилась Вирджиния, пытаясь снять с нее тяжелый плащ. - У меня для тебя замечательный сюрприз...
Но Эйлин было не до сюрпризов. Она всё никак не могла выпустить руки матери из своих, любовалась ею и отчаянно корила себя за то, что допустила столь длительную разлуку.
Они были приблизительно одного роста. Фигура матери, уже утратившая юную гибкость, дышала зрелой женственностью, и это казалось девушке эталоном грации и красоты. Вьющиеся каштановые волосы, уложенные в косы и скрученные на затылке мягким узлом, как всегда, не желали мириться с такой участью: непослушные пряди выбивались из прически, падали на плечи. Карие глаза – единственное, что Эйлин унаследовала от матери безоговорочно - смотрели с нежностью и едва уловимой печалью.
- Давай же, обед стынет, - Вирджиния поцеловала дочь в лоб и мягко подтолкнула к двери. – Я отведу твоего пегаса в денник.
Эйлин поддернула на плече ремень сумки, перешагнула порог и, краем глаза отметив чужой плащ на гвозде, вошла в гостиную. И тут же встретилась взглядом с седовласым статным мужчиной, что поспешно поднялся ей навстречу из глубокого кресла.
- Ну, здравствуй, Эйлин.
Девушка вежливо присела в реверансе, забыв, что на ней дорожный костюм. Пару мгновений она настороженно изучала лицо гостя, в чертах которого неуловимо проскальзывало что-то знакомое… но никак не могла сообразить, кто же этот «замечательный сюрприз».
Казалось, старость гонится за ним по пятам и никак не может настигнуть, вечно отставая на полшага. Среднего роста, но крепкого сложения, он был облачен в неприметное одеяние странника, но при этом выглядел на удивление опрятно. Седые волосы стянуты в аккуратную косичку. Короткая, заботливо подстриженная бородка в сочетании с ухоженными баками почему-то наводила на мысль о чем-то удалом, дерзком, морском… А на лице, щедро покрытом сетью глубоких морщин, сияли поразительно синие, совсем еще молодые глаза.
Гостя позабавила ее церемонность в сочетании с мучительной растерянностью во взгляде.
- Не узнаешь меня, дитя... Хорошо, что кое у кого память работает лучше твоего. Правда, старина Ларс?
Эйлин только сейчас заметила, что ее «потерявшийся» филин преспокойно сидит на спинке кресла, не обращая на хозяйку ни малейшего внимания. Старик протянул руку, и предатель без зазрения совести перелетел к нему на плечо.
Вспышка озарения заставила Эйлин уронить сумку.
- Дядя Альберт? Господи, как давно я вас... - девушка сорвалась с места и через миг повисла на шее первого – и любимейшего - наставника отца. - Каким ветром?..
- Западным, моя хорошая. Послезавтра уже возвращаюсь в Бремен. С проклятой Ганзой ни минуты покоя, еле вырвался, и то проездом. Но дай же тебя как следует рассмотреть. – Совсем как мать, он отстранил ее на расстояние вытянутой руки и весело сощурился. – Помилуй мою душу... Я всегда знал, что ты вырастешь красавицей, но, признаться, просто сражен. Миледи, позвольте... – гость ловко перехватил ее ладонь и коснулся пальцев шутливым поцелуем.
- Всё, сейчас я начну краснеть! - Рассмеялась девушка, но руки не отняла.
- Хороша леди: штаны да рубаха, - весело проворчала мать, вернувшись в комнату. Проходя мимо, она нежно провела рукой по макушке дочери, привлекла Эйлин к себе и одновременно взмахнула палочкой в направлении стола. На нем тут же возникли сказочные домашние яства. - Так, быстро переодевайся, умывайся - и обедать.
- Не забалуешь, а? - подмигнул старик девушке. Эйлин ответила радостной улыбкой, подхватила сумку и поспешила наверх.
Так вот почему мама настояла на скорейшем приезде! В первый и последний раз Эйлин видела Альберта тем страшным летом, что отняло у нее отца. Он одним из первых нашел новое пристанище убитой горем вдовы. Эйлин потому и помнила его крайне смутно - слишком велико тогда было бремя общей беды. Но потом, хотя служба и личные дела не отпускали старого аврора на Туманный Альбион, он ухитрялся постоянно и незримо присутствовать в жизни осиротевшей семьи. Почти каждый год в маленький домик забредали воины, маги и колдуньи «от герра Клингера», и каждый оставлял после себя то искусно сработанную кухонную утварь, то моток зачарованной пряжи, то невиданные сладости. Вирджиния неизменно пыталась сопротивляться, твердила, что прекрасно наладит быт и без посторонней помощи… И всё же Альберт стал для них кем-то вроде далекого и верного ангела-хранителя.
На кровати ее поджидало новенькое, с иголочки льняное платье. Девушка бросила сумку на стул, с удовольствием переоделась в полузабытый в странствиях наряд и, подхватив расшитый васильками подол, сбежала по лестнице обратно.
- Ну, рассказывай же! – крикнула она, влетая в комнату и с порога переходя на "ты". - Где ты путешествовал, что делал?
- Продавал душу богу наживы и прибыли, как изволит выражаться твоя дражайшая матушка.
В подтверждение его слов Вирджиния решительно сложила руки на груди, но озорной огонек в ее глазах противоречил суровому образу.
- О, - многозначительно вздохнула Эйлин, наливая всем в миски похлебку. – Ганза…
- Да. Союз расцветает и крепнет. Связи ширятся, в торговлю включается всё больше наших, но и магглы не зевают. И всей этой купеческой братии требуется защита. Северное море сейчас очень неспокойно, Аврорат сбился с ног, будто других проблем вовсе нет. А что поделать: вольные города желают избавить свои воды от пиратов и прочей нечисти. – Альберт усмехнулся и выловил из супа куриную ножку. -- У меня месяц назад родился девятый внук, а я только и знаю, что кочую с одного корабля на другой. Какая уж тут тихая старость?
Удовольствие и мальчишеский задор в его голосе звучали столь явно, что Вирджиния с дочерью с улыбкой переглянулись.
- Так ты, наверное, слышал про пиратку, которую называют Верной Вдовой? – как бы между прочим поинтересовалась девушка.
- Слышал? - расхохотался Альберт. – Мы гоняемся за ней несколько лет! Столько крови попортила достопочтенным горожанам. Дерзкая, нахальная разбойница…
- Точно. А еще редкая красавица и удивительной воли человек, - будничным тоном добавила Эйлин.
Повисла недолгая пауза. Мать и гость удивленно воззрились на девушку.
- Так, - Альберт отложил в сторону обглоданную косточку. – К дьяволу этих толстосумов. Рассказывай.
- Нуу, - Эйлин отпила травяного чая и намазала хлеб паштетом. – Вообще-то, это очень длинная история…
Они втроем проговорили несколько часов кряду. Эйлин не спеша поведала им о вызволении Марка – умолчала лишь о способе, с помощью которого женская часть отряда проникла во французский лагерь. Не стала распространяться и про загадочную пиратку, о которой ей и самой было известно совсем немного. Непостижимым образом похитительница Марка внушила девушке искреннее уважение. И, если честно, гораздо более сильное, чем набитые золотом торговцы, на которых теперь работал бременский Аврорат. Впрочем, последнюю мысль Эйлин тоже оставила при себе.
Мать, в свою очередь, коротко рассказала о спокойной и размеренной жизни в своих лесных угодьях. Эйлин показалось, что раз или два Альберт глянул на Вирджинию словно бы выжидающе, но она почти не смотрела на него, обращаясь в основном к дочери.
Когда в окне зажглись первые звезды, Альберт уговорил девушку взять в руки лютню. Прекрасно осведомленная о его страстной любви к музыке, Эйлин превзошла саму себя, желая угодить гостю. Поначалу пальцы и голос не желали слушаться, но после кувшина горячего вина дело пошло веселее, и до поздней ночи маленькую гостиную наполнял глубокий баритон старого аврора, иногда переплетаясь с неуверенно-нежным сопрано девушки.
- Ладно, пора честной компании на боковую, - спустя полтора часа Альберт решительно хлопнул себя по колену, и Вирджиния, мечтательно подпиравшая щеку рукой, тоже встрепенулась. – А ты молодец, фон Берн. Упражняйся только почаще, ведь эта наука куда сложнее, чем клинком орудовать. Но голосок что надо. – Альберт одобрительно покивал и опустошил последний кубок. – Из меня-то, как видишь, миннезингера не вышло…стараниями твоего деда.
Старый аврор улыбнулся ей светло и без укора, но Эйлин виновато опустила глаза и невольно скользнула взглядом по его левой руке. Отец не раз рассказывал ей леденящую кровь историю о том, как его наставник чуть не лишился кисти. Правда, раздробленные пальцы удалось восстановить, но былая ловкость к ним не вернулась уже никогда. По словам Генриха, Альберт так до конца и не оправился от этой потери.
- Зато у тебя прекрасный голос, дядя Альберт… - искренне отозвалась девушка и с энтузиазмом взяла на струнах мажорное трезвучие. - Споем еще?
- Ты знаешь, что тебе невозможно отказать, юная леди? Что ж, лови мотив…
***
Эйлин проснулась в своей постели задолго до рассвета и не сразу сообразила, где находится. Кажется, славный вечер с дорогими людьми закончился всего пару часов назад. Спать хотелось неимоверно, но мешал влажный холод, струившийся из открытого настежь окна.
Девушка нехотя вылезла из-под одеяла, прошлепала по полу босыми ногами и, прежде чем хлопнуть ставнями, выглянула в студеную осеннюю ночь. В саду прямо под ее окном медленно перемещалась пара темных силуэтов, доносились обрывки тихого разговора. Похоже, эти двое так и не ложились.
- ... сходство просто удивительное, - долетел до нее приглушенный голос Альберта. Миновав последнюю яблоню, оба приблизились к крыльцу; Вирджиния присела на ступеньки, а он остался стоять.
- Да, она почти каждую черточку взяла от него. И, скажу тебе по секрету, я в ее годы была склонна к полноте...
Старик что-то негромко ответил, и оба тихо засмеялись. Эйлин уже хотела затворить окно, прервав эти излияния материнской нежности. Но что-то ее удержало.
- Знаешь, каким он был в восемнадцать лет? - продолжил Альберт после паузы, и девушка невольно навострила уши. - Тонкий, как струна, гибкий, как угорь. Потом, конечно, изменился, возмужал... но именно таким я его запомнил на всю жизнь... Она тоже гораздо сильнее, чем кажется, Джинни. Все будет хорошо, вот увидишь.
Оба вновь ненадолго умолкли – только ветер шуршал в ветвях.
- Марк тоже так считает, - в голосе матери теперь явственно звучала горечь. - Он ведь написал мне о ее успехах, об Испытании... Обещал беречь. Похоже, мне остается надеяться только на одно: что ее они защитят лучше, чем Генриха.
- Ты же знаешь, Генрих был самостоятельным, взрослым человеком, и на все риски шел осознанно…
- Но ведь она – не Генрих, пойми! – воскликнула мать, и собеседник сердито зашикал на нее. Где-то в лесу ухнула сова, и женщина вновь перешла на шепот. - Она же совсем дитя. Еще никакой не аврор, а уже впутывается с ними в опасные авантюры, и никому не приходит в голову запретить ей это. Ты сам слышал: французы, магистры, сражения! Черные маги в союзниках, это же уму непостижимо…
- Могу только догадываться, как нелегко тебе принять ее выбор, - голос старого аврора звучал по-прежнему спокойно, но теперь в нем явно слышалась твердая нотка. - Если это тебя утешит: Эдвартс год за годом вкладывал душу в дело своей жизни, поэтому британский Аврорат - один из самых надежных оплотов Света в Европе. Наши продались Ганзе за сундук красивых камешков, но эти... Они позаботятся о ней - и, что важнее, научат ее заботиться о себе. – Альберт немного помолчал, затем вздохнул. - Боги, он бы сейчас так ею гордился...
- Да, - просто и устало ответила мать. – Да, он бы гордился.
Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь мирными звуками ночного леса. Собеседники, казалось, погрузились каждый в свои мысли. Наконец, Вирджиния поднялась.
- Холодно, пойдем в дом.
- Когда ты ей скажешь? – тихо спросил старик.
- Завтра… Наверное.
- Не стоит затягивать.
- Знаю, но… - неясный звук заглушил слабый голос матери, словно Вирджиния провела по лицу ладонью. - Она не поймет меня, Альберт. Не простит...
- Поймет. Просто будь готова дать ей время.
- Время, - печально повторила мать, отворив дверь. – Это именно то, чего у меня нет.
Эйлин на цыпочках вернулась к кровати, легла и устремила недвижный взгляд в стену.
Сна не было и в помине.
Часть 1.2
***
Небо казалось глубоким и холодным, как горное озеро. Эйлин раскинулась в густой траве, разбросав руки и устремив взгляд к пышным облакам. Не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать, ни даже дышать. И ещё заметно саднило левое ухо.
– Заснул, боец? – весёлый голос Альберта донёсся будто бы издалека, и на девушку упала крупная тень.
– Я больше не могу, – простонала Эйлин, прикрыв глаза. – Ты победил.
– Ерунда, у тебя почти получилось. Вставай, мать перепугаешь.
Лениво шевельнув пальцами, девушка нащупала в траве рукоять тренировочного меча, который пару минут назад был безжалостно выбит из её рук. С обреченным вздохом ухватилась за протянутую широкую ладонь и медленно поднялась на ноги.
С тех пор, как Альберт и горящая боевым энтузиазмом девушка вышли во дворик, солнце успело проскользить не менее четверти небосвода. Всё тело болело нещадно, хотелось пить. Аврор тоже тяжело дышал и выглядел уставшим, но сиял от удовольствия.
– Ты слишком увлекаешься атакой, – спокойно заметил Альберт, с улыбкой наблюдая, как девушка пытается стереть грязь с одежды. – Учись расходовать силы экономно. Противник не будет ждать, пока ты отдышишься, соберёшься и приведёшь тело в согласие с разумом. Напротив: как только он заметит малейшую помарку, закончит поединок одним махом.
– Но я устала, – ершисто возразила Эйлин. – Ты уже полчаса не даёшь мне вздохнуть.
Досада на себя неожиданно полыхнула раздражением. Она никогда бы не позволила себе такого в присутствии Марка или Ардора, со стариком же можно было немного побыть капризным ребёнком.
– Значит, самое время испытать технику, о которой я толкую, – Альберт был терпелив, но неумолим. – Пойми, наконец: у тебя не те габариты, чтобы с наскока валить здоровенных воинов. Будешь бросаться сломя голову – противник только спасибо тебе скажет. Не суетись, сохраняй холодный рассудок, держи дистанцию и обязательно подмечай слабости и огрехи – они есть у каждого. Запомнила? Терпение, наблюдение, быстрый и точный удар – и вновь безопасная дистанция.
Эйлин молча кивнула, отлепляя от лица взмокшие пряди. Альберт неторопливо обошёл её, давая время прийти в себя, потом неожиданно улыбнулся.
– Выше нос, девочка. Эдвартс отлично над тобой поработал, нужно лишь больше практики.
– От девочки слышу, – ухмыльнулась в ответ Эйлин и плавным движением влилась в защитную стойку.
Тупые клинки вновь взлетели вверх, но прежде чем успели скреститься, с крыльца выглянула Вирджиния.
– Всё готово, – позвала она. – Но мне нужна твоя помощь на кухне. Заканчивайте, вас обоих уже хоть выжимай.
"Спасительница..." – пронеслась в голове у девушки недостойная мысль.
– Твоя дочь хороша, – одобрительно протянул аврор, весело щурясь, и хлопнул измученную подопечную по плечу. – Задала жару старику.
Эйлин собралась было тактично возразить, но Альберт лукаво подмигнул ей, забрал из руки тренировочный клинок и без лишних разговоров скрылся в доме.
Переодевшись в чистое, девушка прибежала на кухню и первым делом жадно прильнула к кувшину с прохладной водой. Альберта ещё не было – должно быть, заканчивал сборы в своей комнате. На следующее утро его корабль отчаливал из Кингстона, и старик должен был явиться туда до рассвета.
Вирджиния хлопотала у очага, внося последние штрихи в прощальный обед. Как и всегда в торжественных случаях, мама превзошла саму себя в кулинарном таланте.
– Пахнет просто потрясающе, – Эйлин потянула носом и вдруг поняла, насколько же проголодалась. – Кролик?
Вирджиния кивнула со скромной и довольной улыбкой.
– Порежь хлеб, пожалуйста. Сейчас закончу соус для овощей.
Эйлин послушно взялась за нож, но не переставала искоса поглядывать на мать.
С момента её приезда миновало уже несколько дней, но Вирджиния так и не открыла дочери причину своих тревог. Эйлин только диву давалась, как ей удается замалчивать главное, при этом ни минуты не переставая болтать. Всё это время мать была с ней чрезвычайно нежна, подробно расспрашивала о выпускных и вступительных экзаменах, вспоминала о собственных школьных годах. Живо интересовалась делами Тилльберта, и тут уже Эйлин старалась увести разговор как можно дальше от скользкой темы. Она знала, что юноша пользовался расположением матери, а потому лишь сдержанно сообщила, что они расстались добрыми друзьями. Знать о том, как он – пусть недолгое время – выступал на стороне Темных сил, Вирджинии было необязательно.
В круговороте бытовых хлопот и праздной болтовни Эйлин отчаянно пыталась уловить хоть какой-то намёк на памятный разговор, который случайно подслушала в первую ночь. Но безуспешно. Девушка страдала от недосказанности, а кроме того, её начинала гложить обида. Было совершенно очевидно, что мать переживает из-за серьезного повода, но и она, и Альберт упрямо не желали делиться этим с Эйлин.
Не решаясь вызвать Вирджинию на серьезный разговор, девушка проявила повышенное внимание к каждой детали дома. В первый же день после приезда безапелляционно заявила, что намерена восстановить защитный купол. Мать согласилась, сославшись на собственную занятость, и Эйлин ни на йоту не поверила её беспечному тону. Последующие дни выявили ещё несколько изменений в обстановке. Всё выглядело как всегда аккуратно и чисто, но домик будто бы стал чуть менее обжитым. Девушка вдруг с удивлением недосчиталась нескольких ценных книг и предметов зельеварской утвари, а наличие гномов в обожаемом мамой садике говорило о том, что Вирджиния стала реже заниматься своими травами.
Эйлин начала уже подозревать, что мама испытывает денежные трудности, но интуиция подсказывала, что дело тут в другом.
– Совсем вылетело из головы, – вдруг подала голос Вирджиния, и Эйлин настороженно подняла голову. – Эмма прислала весточку за пару дней до твоего приезда. Ребята очень соскучились.
– А… – Девушка растерянно улыбнулась и вернулась к своему занятию. – Загляну к ним на днях.
– Они с Мартином сейчас не в городе, а у дяди Осберта, – покачала головой мать. – Работы на ферме невпроворот. Зовут туда, и знаешь, по-моему, тебе стоит их навестить. Вы так давно не виделись, к тому же скоро Михайлов день. Урожай нынче богатый, обещают большой праздник. Молодёжь не упустит случая попрыгать через костры, попеть песни, или что вы там ещё обычно делаете…
– Можно подумать, ты забыла, как развлекается молодёжь, – ухмыльнулась Эйлин. – Быть может, и правда слетаю на пару часов. Ведь я приехала к тебе и не хочу отлучаться надолго.
Вместо ответа мать наградила её долгим взглядом, от которого у девушки почему-то сжалось сердце.
– Разотри эти травы, пожалуйста.
Эйлин машинально приняла из её рук пучок зелени, покрошила в глиняную ступку, но неожиданно для самой себя отложила всё в сторону и решительно обернулась.
– Мама, – тихо позвала она, – мам… я так больше не могу.
Вирджиния замерла над своими плошками, втянула голову в плечи, будто ожидая удара.
– Я ужасно беспокоюсь о тебе, – Эйлин подступила ближе. – Тебя что-то печалит, и уже давно, так как же я могу покинуть тебя и отправиться веселиться? Прошу, расскажи мне, я так хочу помочь...
Мама бесконечно долго вытирала руки фартуком. Потом подняла на дочь взгляд, совершенно незнакомый, отстраненный, полный обреченного смирения. К немалой досаде Эйлин, в этот момент в комнату вернулся Альберт. Она ожидала, что мама окончательно смутится и опять уйдет от разговора, но та вдруг задумчиво посмотрела на старика и жестом предложила всем сесть за накрытый стол.
– Что ж… я планировала этот разговор после обеда, но какая, в сущности, разница... – вздохнула она, вновь взяв в руки мисочку с соусом. Эйлин тоже послушно вернулась к своему тимьяну, чтобы не смущать её взглядом.
Ты очень повзрослела за последний год, – тихо заговорила женщина. – Почти и не узнать. Самостоятельна, хороша собой, способна за себя постоять. Без пяти минут аврор. Ты знаешь, я иным представляла твоё будущее…
– Да-да, – нетерпеливо улыбнулась Эйлин. – Лорд-муж, большой замок, разодетые слуги…
– На лорда нам рассчитывать не приходится, но хороший хозяин, крепкий дом и надежное будущее были бы... знаю, знаю, – поспешила добавить Вирджиния, усмехнувшись знакомому виновато–упрямому выражению на лице дочери. – Я вижу, что ты занимаешься делом, которое тебе по душе, и преуспеваешь. Для родителей нет большей радости, чем видеть счастье ребёнка.
– Спасибо, – растроганно пролепетала девушка, – Ты у меня замечательная. Только речь ведь не обо мне, верно?
– Печалит меня только одно, – кивнув, продолжила Вирджиния, – ты совсем редко стала бывать дома. Это понятно и естественно, да и я давно привыкла справляться по хозяйству. Но жить вдали от людей со временем всё тяжелее. Поэтому я… поэтому я решила перебраться в город, дочка.
В пальцах девушки замер пестик.
– В Ноттингем? – Эйлин не поверила своим ушам. – Ты же никогда не любила городскую жизнь! Не поехала за папой в Лондон… Погоди, а как же твой сад? И где ты собираешься поселиться?
Вирджиния терпеливо выслушала её сбивчивые вопросы, при этом от Эйлин не укрылось, как они с Альбертом обменялись взглядами.
Старик привстал.
– Я, кажется, забыл положить…
– Останься! – воскликнули в унисон мать и дочь, и аврор нерешительно опустился обратно на стул.
Вирджиния на мгновение прикрыла глаза, затем вновь встретила требовательный взгляд Эйлин.
– Свыкнуться с городской жизнью мне придется. Не жду, что это будет просто, но иногда необходимо идти на уступки, ради… чего-то большего.
Предчувствие, смутное и неотвратимое, шевельнулось в осязаемой близости, будто большая птица. Ещё не представляя, что услышит дальше, Эйлин откуда-то знала: их маленький мирок никогда больше не будет прежним. Она молча и испуганно ждала.
– Эйлин, я… – Вирджиния вдруг охрипла, кашлянула, убрала со лба прядь. – В городе есть один человек. Хороший человек, добрый. Он готов заботиться обо мне и, что важнее, с ним я не чувствую одиночества.
В наступившей тишине было слышно, как боязливо выдохнул Альберт.
– Понимаю, – глухо произнесла Эйлин после продолжительной паузы. Слово "одиночество" царапнуло слух. Во рту сделалось очень сухо, а дивный аромат тушеного мяса и пряных трав стал казаться навязчивым и противным.
– Так бывает, – Вирджиния опустила глаза, и Эйлин обожгла смесь жалости к матери и раздражения. – Глядишь в чью-то душу, будто в зеркало, да и привыкаешь к своему отражению, к сходству судеб. Несколько лет назад он…Томас… потерял жену, перебрался в Ноттингем в поисках новой жизни. Его подмастерье часто брал у меня снадобья на рынке, вот так и… вышло знакомство. Такой же вдовец со взрослыми детьми, так же привыкший избегать людей.
– Только не маг, да? – перебила Эйлин. – Вот почему ты сняла защитный барьер.
– Да, – кивнула мать. – То есть, не совсем. Он держит кузницу и слывет одним из лучших мастеров в округе. Способностей в привычном нам смысле у него нет, но он обладает уникальным даром обработки металла, чувствует его и взаимодействует с ним почти так же, как мы – с магическим полем. Думаю, Том – сквиб во втором-третьем поколении. Но да, чары невидимости мне пришлось снять.
Эйлин медленно поднялась, прошагала к очагу и обратно, села на прежнее место. Обдумывая услышанное, она будто карабкалась по крутой лестнице – и с ужасом осознавала, что не находит в собственной душе ни капли радости.
"А Альберт всё знал – мысль, отвратительная и скользкая, как змея, обдала нутро холодом. – Альберту она не побоялась сказать…"
– Что ж, – наконец, отозвалась девушка и выдавила слабую улыбку. – Почему бы и нет. Если я вольна выбирать свою судьбу, то и ты тоже. Представишь нас друг другу? Не терпится познакомиться с, возможно, будущим мм… отчимом.
Вирджиния глубоко вздохнула. Было видно, с каким трудом далось ей объяснение, однако облегчения во взгляде почему-то не наблюдалось.
– Тебе нужно знать ещё кое-что. Уже более двух недель, как Томас… Эйлин, он мой венчанный муж.
Брови девушки взлетели вверх. Не в силах осмыслить новость, она молча смотрела на мать, бессильно уронив руки на колени, чувствуя лишь, как сползает с лица маска вежливого участия.
– О, – тупо произнесла она. – Ты могла бы хоть… написать об этом. Досадно, знаете ли, явиться без подарка.
Ей отчаянно хотелось, чтобы мама перестала бросать беспомощные взгляды на Альберта, словно та ожидала от него защиты.
– Я писала тебе. Звала домой. Ты неоднократно отвечала, что не можешь приехать.
– Но там же не было ни слова, – Эйлин утомленно провела ладонью по лицу. Пальцы нестерпимо пахли тимьяном. – Ни намёка! Почему, мама? Теперь я чувствую себя совершенно по-идиотски… Письмом ли, Патронусом…почему было не открыть всё как есть – до, а не после?
– Я боялась потревожить тебя настойчивостью, – тихо, но твердо ответила Вирджиния. – Ты писала то об экзаменах, то о вражеском наступлении, то о поездке на службу к северным границам. Потом пропала вовсе. А ждать было невозможно.
– Невозможно? – отняв руку от лица, переспросила Эйлин куда более резко, чем собиралась. – Почему это невозможно?
И вдруг всё поняла.
Так порой видишь вдалеке вспышку мощного заклятия – и лишь секунды спустя до тебя долетает звук взрыва. Теперь уже сама девушка растерянно оглянулась на Альберта. Старик был очень серьезен и в ответ на её умоляющий взгляд медленно кивнул. Кусочки мозаики встали по местам, и открывшаяся действительность навалилась на девушку, оглушила, лишила голоса, связала по рукам и ногам. Это был уже настоящий удар под дых – куда там веселой возне на аврорских тренировочных площадках.
– Эйлин…
Девушка качнула головой, невидящим взглядом вперившись в узор на скатерти.
– Доченька…
– Одну минуту, – Эйлин сомкнула пальцы на крае столешницы, – мне нужно кое в чем разобраться. Я приехала, как только смогла, и нахожусь здесь уже неделю. Когда ты собиралась мне сказать, не задай я прямой вопрос? – Наполнявший её гнев плеснул через край, но девушка не имела ни малейшего желания себя сдерживать. – А если б не явился Альберт, твоя драгоценная моральная поддержка? А если бы я вернулась месяцем позже? Как забавно, должно быть, трансгрессировать посреди леса и выяснить, что никакого дома тут больше нет! Собиралась ли ты вообще сообщить, что бросаешь меня?!
– Осади, девочка, – старик впервые подал голос, и стальная нотка в нём на мгновение пригасила раздражение Эйлин. Лишь на мгновение.
– Спасибо за обед, – девушка резким движением отодвинула нетронутый суп и встала, не чувствуя ног. – Сыта по горло. Теперь нужно как-то переварить это всё.
Альберт поднялся было ей навстречу, но, поймав отчаянный взгляд, отступил. Двигаясь как во сне, она медленно добрела до двери, спустилась с крыльца в сад – и лишь затем бросилась бежать.
***
Старая яблоня, росшая на самой границе их лесных владений, казалось, ещё больше раздалась вширь. Больше не стремясь вверх, к свету, она раскинула могучие ветви во всё стороны, будто утверждаясь на принадлежащей ей земле. Впрочем, ни одно дерево в округе давно уже не посягало на эту территорию – даже вездесущие ели стыдливо толпились в полусотне ярдов, уже за границей магического щита. Яблоня смотрелась здесь совершенно по-королевски, монументально и грозно; сквозь густую листву пестрели янтарными боками роскошные яблоки. Было тихо.
В детстве Эйлин любила прибегать сюда в минуты грусти и сама не заметила, как ноги вынесли её даже по заросшей тропинке. Любимое «гнездо» – сплетение двух крепких ветвей – оказалось теперь гораздо ниже, чем она помнила: девушке хватило одного легкого прыжка, чтобы, подтянувшись на руках, забраться туда и разлечься с полным удобством. Ветерок мягко скользнул по коже, поиграл рассыпавшимися локонами. Где-то над головой, в зеленом сумраке, мирно звенели осы, привлеченные яблочным ароматом. Всё было как в детстве – незыблемо, привычно, надежно. Или лишь казалось таковым.
С тех пор как они нашли убежище в лесах Ноттингема, Эйлин старалась забыть прежний дом и прежнюю жизнь. Она знала, что мама тоже желает погасить горькие воспоминания; знала также, что попытки их одинаково тщетны. Они мало говорили о прошлом, но боль потери объединила их, переплела души, научила тонкому взаимопониманию и поддержке. Оставшись вдвоем в целом мире, они сузили мир до двоих, подлатали его, как умели, и опустили засовы. Немногочисленные близкие друзья были здесь желанными гостями, но никто извне не смел переступить порог на правах хозяина.
И вот, теперь всё рухнуло в пропасть.
Пред внутренним взором всё ещё стояло растерянное лицо матери, испуганные глаза, блуждающий взгляд. Это выглядело по-настоящему жалко и почему-то особенно бесило Эйлин. Будь мама чуть увереннее, казалось девушке, – и к её аргументам можно было бы прислушаться. Но Вирджиния держалась как человек, знающий за собой вину, как пойманный за руку вор... Этой слабости Эйлин не могла ей простить.
Растянувшись навзничь, девушка бессмысленно следила за пляской солнечных бликов в сплетении ветвей. Она чувствовала себя страшно одинокой, выброшенной, бесконечно потерянной в ворохе вопросов, появления которых ещё вчера не могла даже представить.
Как смотреть в глаза чужому мужчине, живому, сильному…пришедшему на замену её отцу? Как полюбить этого ребёнка – непрошенное, чужое семя? Как смириться с мыслью, что дома – во второй уже раз – скоро не станет?
Что ж ей теперь, в перерывах службы приезжать гостьей в Ноттингем? Или коротать одинокие вечера в опустевшей хижине?
"К черту, – в сердцах размышляла девушка, скрестив руки на груди, – до конца учёбы с жильем проблем не будет, а после сниму комнату в Лондоне. И вообще, надо немедленно собрать вещи, всё до последней книги, и вернуться в Академию…"
– Потребуется недюжинной силы заклятие компрессии, – отозвался снизу спокойный голос. – Не то твой пегас поломает хребет.
Эйлин даже головы не повернула. Шорох шагов в густой траве она заслышала давно, но не собиралась ни вступать в дискуссии, ни выслушивать нравоучения.
– Очень невежливо, – холодно произнесла она, – вторгаться в мысли столь примитивным образом.
– Девочка моя, своё последнее намерение ты всё равно что прокричала на весь лес. Я и подумал: ты хочешь, чтобы тебя услышали.
Старый аврор присел у основания дерева, привалился спиной к стволу. Он был уже в дорожной одежде, недоставало лишь меча и видавшей виды кожаной сумки.
Эйлин раздраженно фыркнула, но препираться не стала.
– Да, Альберт, я хочу уехать. Мне не оставили выбора. Если ты пришел сказать, что это поступок неблагодарной эгоистки, не утруждайся.
– Я пришел захватить в дорогу яблок, – безмятежно ответил он. – Этот сорт, знаешь ли, особенно вкусен сразу после сбора. Ну, а уж если кому-то захочется выговориться, по невероятному стечению обстоятельств ему повезёт застать меня здесь.
– Не хочу я говорить. Ни с тобой, ни с ней.
– Не хочешь – так достань старику пару яблок послаще. Колени уже не те…
Эйлин не выдержала, свесилась вниз и глянула на аврора, скептически приподняв бровь. Мышцы ещё помнили трепку, которую «старик» задал ей в утреннем поединке. Однако ответный взгляд не таил насмешки и неожиданно согрел её искренним участием, так что девушка невольно смягчилась. Послушно перекатилась на ноги и, легко удерживая равновесие на своей ветке, набрала в подол рубахи с десяток ароматных плодов.
– Лови.
– Спасибо. Оставить тебе одно?
– Нет.
Альберт осторожно спрятал яблоки в заготовленную тряпицу, но не устоял перед дегустацией. Внизу хрустнуло так сочно, что Эйлин мигом вспомнила: у неё во рту с утра не было ни крошки. Девушка вновь улеглась, подложив руки под голову, и минут пять пребывала в высокомерном молчании, покуда аврор не расправился с лакомством.
– Я знаю, что мне надо было чаще появляться дома, – наконец, обратилась она к листве над собственным лицом. – Знаю, что ей трудно одной.
Альберт не ответил, но она понимала, что он весь обратился в слух. Коварный старик всегда подбирал самую мудрую тактику допроса. Десятилетия аврорской службы и наличие девяти внуков давали ему безусловное преимущество.
– Но поступать со мной так, как поступили вы – жестоко, не находишь? Представляешь, как я теперь себя чувствую?
– Могу лишь догадываться, – мягко подал голос аврор, – так что лучше бы ты всё-таки рассказала.
– О, я расскажу, – усмехнулась Эйлин, напрочь позабыв о первоначальном намерении. – Но сперва напомню, что за досадные «мелочи» не позволяли мне навестить её последние полгода. Выпускные экзамены, – девушка загнула большой палец, – в то время, пока в Совете творилось тролль знает что, Марк Эдвартс терял поддержку Совета, и будущее страны находилось под угрозой. После – Испытание в Академии, которую почти сразу же пришлось защищать от треклятых французов. В той битве я навсегда потеряла человека, который мог стать мне прекрасным другом, и рассталась с другим – тоже очень близким, и вероятно, тоже навсегда. Затем был бессмысленный дозор на севере под командованием болвана, презирающего женщин. Ну, а в завершение всего мы вызволяли из плена Главу Совета, по совместительству, одного из самых дорогих мне людей.
Эйлин рассеянно помахала в воздухе кулаком – все пальцы были загнуты – и свесила руку вниз.
– Конечно, наивно было полагать, что здесь в это время жизнь стояла на месте. Но, возвращаясь домой, я всё-таки рассчитывала немного перевести дух, обрести хоть какую-то…надежность. Каплю надежности в чертовом мире! А она не только не написала мне ни слова об этих своих событиях, так ещё и здесь неделю разыгрывала спектакль! Между прочим, при твоём молчаливом участии.
Дождавшись окончания возмущённой тирады, Альберт тяжело вздохнул.
– Давай по порядку. Тебя никто не винит в долгом отсутствии – это раз. Во-вторых, Вирджиния сознавала, что сообщить тебе обо всём необходимо, и очень страдала, понимая, что каждый день промедления усугубит твою реакцию. Боялась, оттягивала момент, и это пугало её ещё больше. Она попала в своего рода заколдованный круг, и ты молодец, что проявила настойчивость и вытащила её оттуда. Это, кстати, уже в-третьих.
– Она поставила меня перед фактом, – упрямо повторила Эйлин. – Да ещё и не одним. Почему, ну почему нельзя было написать хоть о чём-нибудь?
– Эйлин… подумай, пожалуйста. Поставь себя на её место. Речь идет о материях столь деликатных, что доверить это словам очень нелегко, а пергаменту и того тяжелее. Полагаю, ты сама уже успела познать чувство привязанности к мужчине? Попробуй-ка мне поведать, а я послушаю.
Эйлин так и взвилась, чудом не рухнув со своего древесного ложа.
– Это вообще другое! Я же не…
Девушка медленно перевела дыхание, задумчиво прикусила губу. Старик её переиграл. Постоянно переключая внимание на её собственные чувства, он невольно размотал целый клубок воспоминаний, которые она считала надёжно погребёнными в прошлом. Возвращение к ним могло оказаться неприятным, но, возможно, таило ключ к пониманию переполнявшей её боли…или хотя бы его часть.
Невесомым движением девушка соскользнула с ветки и, спрыгнув рядом с Альбертом, устроилась на земле по левую руку от аврора.
– Рассказывая вам о поступлении в Академию, – заговорила она уже намного спокойнее, – я опустила одну деталь, чтобы не тревожить маму. Экзаменаторы погрузили нас в колдовской сон, желая испытать на стойкость и внутреннюю силу. Каждый оказался в лабиринте собственной души, но в своём мороке я была не одна. Моим спутником и хранителем стал некто, всем нам хорошо знакомый.
Старик спокойно и печально посмотрел ей в глаза.
– Твой отец.
Эйлин кивнула.
– Думаю, это оттого, что он сам и есть олицетворение Светлых сил для меня. Я постоянно сверяю свои поступки с его системой ценностей, стараюсь соответствовать его идеалам, какими их помню. Если я верю, что поступаю правильно, он является в образе защитника – как тогда, на Испытании. Но случалось мне и оступаться… кстати, по той самой причине, которую ты так поэтично обрисовал. – Подыскивая слова, Эйлин откинулась назад, коснулась затылком шершавой коры дерева. – Однажды мне тоже не хватило смелости рассказать посторонним о своих… деликатных материях. Это повлекло за собой череду событий, после которых я искренне считала, что подвела всех вокруг и должна отречься от Света.
Альберт, задумчиво вертевший в руках травинку, замер.
– Ты хотела отречься?
– Давно, – отмахнулась Эйлин. – Очень глупая идея, и хвала Мерлину, что наставник вразумил меня. Я была совершенно потеряна, потому что любой поганый боггарт в то время норовил превратиться в дух отца и обвинить меня в измене принципам. Я ничего так не боялась, как его осуждения.
Девушка искоса глянула на старого аврора. Альберт слушал внимательно, на лице его застыло странное выражение сочувствия и глубокой тоски.
– Я больше не хочу переживать ничего подобного, – твердо закончила Эйлин. – И сейчас чувствую: одобрить то, что сотворила мама – значит, навсегда предать его память. Как она сама предала.
На мгновение ей показалось, что синие глаза аврора сверкнули недовольством. Какое-то время он молчал, не сводя с неё проницательного взгляда, и будто бы взвешивал приготовленные слова.
– Память – сложная штука и не самый надежный друг. Не стану лезть в твоё прошлое – в нём ничего не изменишь, а попусту тревожить старые раны ни к чему. Позволь лишь немного подправить твои представления об отце. – Альберт помедлил, задумчиво огладил бородку. – Из детства ты вынесла образ героя, непогрешимого воина Света, и с тех пор тянешься к собственноручно установленной планке. Мне бесконечно горько, что у тебя не было возможности узнать его по-настоящему. Генрих был просто человеком – да, одним из лучших, верным и храбрым… но ему вовсе не были чужды ошибки и душевные метания. Например, он прекрасно знал, каково это – быть разочарованием для родных.
Наткнувшись на протестующий взгляд девушки, Альберт жестом попросил её дослушать до конца. – Именно так, Эйлин. Он был кошмарным сыном. Избалованным и заносчивым. В нём с детства взращивали тщеславие и гордыню, вот только обернулись эти качества против воспитателей. Он скучал в семейном замке, хотел яркой, отчаянной жизни вдали от политических интриг. И, ко всему прочему, всегда был просто дьявольски упрям. Неудивительно, что после побега из дома аврорская жизнь пришлась ему по нраву и стала ближайшей из подруг. Нет-нет, он очень любил твою мать и был ей безупречно верен. Только домашний покой и уют были не для него.
Заметив, что девушка опустила голову, Альберт мягко тронул её за рукав.
– Вирджиния никогда не расскажет по своей воле, как сильно хотела создать большую семью – и как он годами обещал ей это. Спроси её. Спроси, как он обещал создать надежные условия, чаще бывать дома, как упрашивал лишь немного потерпеть, суля безбедную жизнь.
Аврор печально улыбнулся своим воспоминаниям. Эйлин зачарованно слушала, более не пытаясь перебить.
– Только я знал: он подсознательно воспринимает семью, род как оковы для личности, как угрозу своей свободе. И потому, даже обожая её и тебя, не мог усидеть на месте дольше месяца, хватался за все рискованные задания, продвигался по службе, не умея толком воспользоваться благами своей стремительной карьеры. Это нормально для молодых и горячих голов, и это проходит со временем у большинства мужчин. Незадолго до трагедии он начал осознавать, что ошибался в некоторых суждениях, но… просто не успел по-настоящему повзрослеть.
Эйлин не сводила со старика широко раскрытых глаз, меж бровей её залегла горькая морщинка. Сказанное им столь разительно отличалось от всего, что она когда-либо думала и слышала об отце... но и не противоречило этому. И ещё девушка чувствовала: наставник отца, знавший Генриха едва ли не лучше всех живущих, не произнес бы о нём ни слова лжи.
– А теперь представь: он узнал сегодня ту же новость, что и ты. Узнал, что после долгих лет одиночества его любимая обрела с другим то, чего он сам дать уже не в силах. Как думаешь, он бы разозлился? Поставил бы ей в вину этот удивительный второй шанс на счастье?
– Я не знаю, – пробормотала Эйлин. – Мне нужно обдумать…это всё.
– Обдумай. Тебе сейчас тяжело, и всё же я уверен: ты примешь верное решение. Удивительно, но, так сильно напоминая его внешне, характером ты больше пошла в мать. Ну, то есть генрихово упрямство-то налицо, – аврор усмехнулся в бороду, – но в тебе нет безрассудного стремления к риску. А ещё, мне кажется, ты способна поставить ценность человеческих отношений выше принципов и податься назад там, где нужно. Это именно тот случай. Сейчас достаточно отойти в сторону и дать свершиться тому, что решено не тобой.
Эйлин вновь бессильно прислонилась головой к стволу яблони. Покрутила в пальцах поднятый с земли прутик, нечаянно сломала, отбросила прочь. Старый аврор осторожно привлек её к себе, обняв за плечи. Девушка не противилась и, казалось, надолго ушла в себя. Минут пять никто из них не нарушал хрупкой тишины.
– Ты видел его? Этого Томаса?
– Да.
– И что же?
– Хм… В нём много боли.
– Это всё?
– Всё, что тебе нужно знать сейчас. Остальные выводы потом сделаешь для себя сама. Уверяю тебя, ты будешь приятно удивлена.
Эйлин хмыкнула.
– Когда она планирует перебраться окончательно?
– Не раньше первого снега. Сейчас у всех хватает дел в связи с приближающейся ярмаркой. Но каждый раз, отправляясь в Ноттингем торговать, она останавливается у него на пару дней. Привыкает к городу.
– А когда она… ну…
– Эйлин, – старик мягко отстранил её, заглянул в глаза. – Сегодня в ночь я уеду, и у тебя будет тысяча возможностей задать маме все интересующие тебя вопросы. А также сказать ей всё, что сочтёшь необходимым. Только не отворачивайся от неё, милая. Ты не представляешь, как сильно она боится твоего суда.
Он с усилием поднялся, и Эйлин впервые подумала, что Альберт действительно стар. Должно быть, лишь полная приключений служба да верность команды удерживают его в бодром расположении духа. Пора было отпустить его к ним.
– Мне нужно закончить сборы, а ты оставайся здесь, сколько потребуется. Только, Мерлина ради, не забудь меня проводить на закате. Идет?
– Да… – сумрачно отозвалась она, а потом взгляд её просветлел. – Да, конечно. Спасибо тебе, дядя Альберт.
Старый аврор учтиво поклонился, вновь одарив её поразительной синевой взгляда и, уже разворачиваясь, ловко бросил прямо в руки одно из яблок. Девушка задумчиво покатала плод в ладонях, глядя, как аврор удаляется по свежей тропке. Потом легонько улыбнулась ему вслед и с наслаждением откусила первый кусочек.
***
Лес уже погрузился в предзакатные сумерки, приглушил птичий гомон, когда Эйлин, наконец, вернулась к домику. Мать и Альберт как раз спускались с крыльца; он в дорожном плаще, с сумкой и при оружии, она – по-прежнему в фартуке поверх легкого льняного платья.
В молчании все трое добрели до границы магического щита. Переглянувшись, обменялись осторожными улыбками.
– Ну… Не люблю долгих прощаний. Живите дружно, девочки, – Альберт по очереди обнял каждую и, задержав ладони Эйлин в своих, многозначительно указал ей взглядом на мать.
Девушка лишь устало кивнула в ответ.
– Когда тебя ждать вновь? – спросила она.
– Как знать. Может, в следующий раз меня занесет сразу в Лондон? С удовольствием навещу братьев по оружию да испытаю, как твои успехи с мечом. А, чего гадать… до встречи! Берегите друг друга.
Звякнув перевязью меча, старый аврор легко развернулся на каблуках и миг спустя с хлопком растворился в полумраке.
С ветки над их головами испуганно порхнула птица. Эйлин вздохнула и подняла глаза, провожая её взглядом. Небо над верхушками деревьев было расчерчено розовыми полосами. Должно быть, где-то в этот самый миг разгорался чудный закат.
Они стояли рядом, так близко, что девушка чувствовала тепло материнского плеча. Вирджиния неуверенно переступила с ноги на ногу.
– Я больше не стану оправдываться, Эйлин. Поступай и думай, как знаешь. Но хочу, чтобы ты запомнила: я никогда никого не любила так, как твоего отца. Этого не изменят ни Томас, ни твоё презрение ко мне.
Эйлин не ответила, но и не сделала попытки уйти. Минуту-другую обе они просто стояли плечом к плечу, вслушиваясь в стихающие звуки леса.
– Я скучаю по нему, мама.
– Я тоже. Мы слишком редко о нём говорили. Я боялась причинить тебе боль, хотела, чтобы ты жила настоящим. Наверное, это было неправильно.
Эйлин медленно повернулась к ней. Заглянула в глаза – усталые, встревоженные, так похожие цветом и формой на её собственные. Слабо улыбнулась и мягко взяла маму под локоть.
– Расскажи мне что-нибудь. Про него, про тебя, нашу жизнь в Брайтоне... Что первым вспомнится.
Ладонь Вирджинии накрыла её руку и нежно сжала. Лицо матери оставалось спокойным, но в густеющих сумерках казалось бледнее обычного.
– Пойдем в дом, дочка. Травяной чай уже заварился.
Сентябрьская ночь легла на землю быстро и бесшумно, как сброшенный плащ. Окутала тьмой полянку, остудила лесной воздух, сыроватый и напоенный густым ароматом осенних яблок. Сентябрьская ночь глядела в темные окна домика – и сторонилась лишь одного, озаренного дрожащим танцем одинокой свечи.
Было далеко за полночь, когда там, наконец, погасили маленький огонёк.
@темы: РПГ
-
-
07.09.2016 в 07:25Маман решила второй раз замуж выскочить?) О_о
-
-
07.09.2016 в 14:01Ну действия же правда немного)))
Маман решила второй раз замуж выскочить?) О_о
"Смотрите в следующих сериях"
-
-
07.09.2016 в 14:08В репликах очень много динамики.)
"Смотрите в следующих сериях"
Ах, вы разбиваете мне сердце...
-
-
13.12.2016 в 11:41-
-
13.12.2016 в 23:33Но... время.(
-
-
17.10.2019 в 00:31Близился рассвет, хмурое с ночи небо медленно светлело. Хлопок трансгрессии качнул ветки ближайших кустарников и сорвал с высокой лесной травы капельки утренней росы.
***
Разбудило её прохладное прикосновение к щеке.
Эйлин медленно открыла глаза и ещё несколько секунд пыталась связать воедино ускользающие нити реальности. Туманные очертания не сразу сложились в привычную картину: её комната на втором этаже, залитая светом позднего утра; лицо матери, присевшей на постель. Вид у нее был встревоженный.
- Не заболела? Никак не могла тебя добудиться.
- Нет, я в порядке…наверное.
Пока ещё балансируя на границе сна и яви, Эйлин откинула край одеяла, провела по лицу ладонями, прислушалась к ощущениям. Вопреки опасениям матери, она чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся. Но сон был необычно тяжёл и уходил неохотно, окутывая разум и тело уютной ленью. Это было похоже на последствия сонного снадобья – тёплая, душноватая пелена. Вот только зелья всегда избавляют от сновидений, а ей совершенно точно что-то снилось - кажется, хорошее… Девушка попыталась припомнить подробности, но по мере пробуждения они неуловимо таяли и расплывались, словно дым.
- Который час? – хрипло пробормотала она.
- Когда я переносилась, часы в городе били десять. Потому и беспокоюсь, что как-то это не в твоем духе. Но если здорова, вставай скорее, ты мне нужна.
Эйлин неторопливо села в кровати и вдумчиво, с наслаждением потянулась. Мать сейчас представляла полную её противоположность. Свежая, деловитая, она отдернула шторы и приоткрыла окно, впустив сентябрьскую прохладу, с шутливой нежностью взлохматила полурасплетённые косы дочери; потом унеслась в свою комнату и уже чем-то шуршала там, добавляя звуков к суетливому гомону птиц в саду. Всё это здорово мешало соображать.
- Когда ты вернулась? – поинтересовалась девушка, чуть повысив голос. Вопрос завершился очередным отчаянным зевком.
- Только что, - донеслось из-за двери. – На рассвете занесла зелья в лазарет, побывала на ярмарке, заглянула в пару городских лавок и знаешь, что? Нашла потрясающую ткань на рукава!
Эйлин застонала и рухнула на подушку. Потом со вздохом вернулась в прежнее положение и, наконец, спустила ноги на пол.
Когда Вирджиния загоралась идеей, перечить не стоило. Задумав сделать дочери подарок в честь начала долгожданного этапа жизни, мама уже пару недель самозабвенно шила для Эйлин новое платье «на торжественный случай». По мнению девушки, обсуждаемый наряд больше годился наследной принцессе, чем скромному студенту Аврората. Возражения, однако, не принимались; вскоре было придирчиво выбрано и куплено тонкое сукно размером с небольшой парус, и дело спорилось в заботливых материнских руках. Вирджиния предпочитала работать без магии – она с юности умела и любила обращаться с иглой. И хотя пока что полная картина оставалась в воображении творца, первые наброски смотрелись действительно здорово. Эйлин нравился и глубокий цвет, столь отличный от светлых оттенков школьных балов, и строгий узор, и изящество линий. Но количество примерок, на её взгляд, давно уже вышло за пределы разумного. К тому же, чем дальше, тем обиднее было осознавать: при её аскетичном образе жизни поводов надеть такую красоту выдастся не так уж и много.
- Это будет шедевр! – взволнованно сообщила Вирджиния, ненадолго возникнув в дверях. – Поднимайся же, не терпится посмотреть на сочетание.
- Что, даже завтраком не покормишь?
- Без завтрака легче налезет.
Эйлин рассудила, что спорить будет дольше, чем покориться, и послушно приплелась в комнату матери. Путаясь в тяжелой ткани, сколотой булавками, она продолжала размышлять о своем.
- Я думала, ты уже ночью была здесь, - предположила девушка, едва голова благополучно показалась из ворота. Ещё пара минут ушла на высвобождение рук. – Помню, заходила ко мне в комнату.
- Нет, говорю же, у меня и вечером, и утром были дела в городе… - Вирджиния обернулась, в ладонях у неё переливалось нечто лёгкое, песочного цвета, вспыхивало тусклым золотом в нежных утренних лучах. – Ну как, нравится?
- Странно, - Эйлин слегка нахмурилась. При всей неясности образов, сон оставил совершенно чёткое ощущение чужого реального присутствия. - А? Да, очень красиво…
- Должен получиться чудный контраст. Хм, ещё сама не знаю, как бы это лучше…
Охваченная вдохновением, мама несколько раз обошла вокруг неё, перебирая в пальцах темно-золотистую материю. Поочередно приложила к плечам, закрепила булавками, чуть отстранилась.
- По-моему, сочетание идеальное. Погоди-ка…
- Ай!
Свободно прилегавшее одеяние вдруг туго обвило талию, на миг лишив Эйлин воздуха. Видимо, табу на швейную магию легко отменялось ради быстрого зрительного эффекта.
- Поживи ещё немного в столице, - наставительно сказала Вирджиния в ответ на страдальческий взгляд дочери. – И увидишь, что светские приемы там готовятся с не меньшим тщанием, чем войны. Слышала от Альберта поговорку: аврора в бою определяет доблесть, в дозоре – бдительность, при дворе – манеры? И уж конечно, достойный вид сюда тоже относится.
- Звучит здорово. Но сомневаюсь, что сейчас у кого-то на уме балы, - Эйлин осторожно ощупала бока. – Мы только что пережили войну и исчезновение Главы Совета, половина Академии в руинах. Страна в смятении и едва успела оплакать павших.
- Помяни моё слово, именно поэтому ждать осталось недолго. В такое время сильным мира как никогда нужна демонстрация могущества и роскоши, а подданным – хлеб и зрелища. «Смотрите: мы всё ещё вместе, жизнь продолжается». Да, Совет чутко следит за настроением народа. Когда Марк… не вертись, пожалуйста... когда Марк получил назначение на высочайший пост, праздник продолжался неделю – и это после трагической гибели сэра Ричардсона. Ты была младенцем и не помнишь, но Генрих даже взял меня в Лондон на пару дней. Подобного я никогда не видела: турниры, изысканные яства, парящие фонтаны, лепреконы, фейерверки. Говорили даже, что для праздника вывели каких-то особых разноцветных павлинов.
Эйлин попыталась представить наставника, отдающего распоряжения о новой популяции павлинов, и невольно развеселилась. Смех прогнал остатки сонливости.
- Вот уж не верится, что сэр Эдвартс занимался подобными вопросами.
- Что ты, для этого в Совете есть специальные люди. Честно говоря, не думаю, что мнение самого Марка в этом случае имело большое значение. Страна пережила утрату, но бал – это в гораздо большем смысле политика, чем развлечение. Балами скрепляют союзы, на них завязывают знакомства, нередко принимают исторические решения. В конце концов, это хороший способ привлечь внимание к особо важным событиям. Может, тогда и присутствовали излишества, но я до сих пор помню это великолепие, будто всё случилось вчера. Пока большие умы совещались и представляли иноземных послов молодому Главе Совета, мы с твоим папой танцевали всю ночь, едва успевая перевести дух... Да оставь же в покое ворот, ради бога!
Возглас застал Эйлин врасплох: она как раз пыталась – в пятый уже раз – незаметно поддернуть линию декольте на пару дюймов вверх.
- Непривычно очень, - девушка шевельнула плечами, скептически разглядывая свои ключицы в отражении. - Чувствую себя голой.
- Не надо ничего трогать, всё сидит великолепно.
- Прежние наряды были как-то… сдержаннее.
- Прежде, моя дорогая, ты была ребёнком.
На это контраргументов не нашлось. Эйлин хотела было съязвить, но удержалась. Некоторое время назад к ней пришло осознание, что энтузиазм мамы объясняется не только любовью к красивым вещам. Новое платье – достаточно строгое и всё же не лишённое взрослой женственности, было даром символическим, примиряющим мать и дочь с окончанием детской поры и близким расставанием. Своего рода благословением и прощанием, которое, конечно, не будет произнесено вслух, но неумолимо ляжет между двумя отныне разными судьбами.
Девушка опустила руки и до конца примерки вела себя смирно. Даже попыталась слегка пригладить растрепанные со сна волосы, создающие явный диссонанс с изысканным одеянием.
- Ну, что ж…
Вирджиния вновь придирчиво осмотрела своё творение со всех сторон, поправила складки неподшитого подола, оценивающе прищурилась.
- Каков приговор, Ваше величество? – опасливо поинтересовалась Эйлин. Ей изрядно надоело колоться булавками, вдобавок уже по-настоящему давал о себе знать голод.
- Смотрится достойно. А когда сделаем пояс, закончим вышивку и добавим здесь и здесь шнуровку... – тут Вирджиния встретилась взглядом с дочерью, и выражение озабоченности на её лице сменилось хитрой улыбкой. – Мой приговор: аврорские сердца под угрозой!
- В таком случае, меняю пару аврорских сердец на добрый завтрак. Мам, правда, очень есть хочется.
Притворно ворча, Вирджиния всё же выпутала пленницу из вороха ткани и тут же вдохновенно села за шитье. Она наконец-то была в хорошем настроении: чуть слышно напевала, изредка поглядывала в окно и временами, казалось, к чему-то прислушивалась.
Эйлин улыбнулась уютной картине и поспешила к лестнице, но на полпути интуитивно свернула в свою комнату. Что-то здесь внушало ей смутную тревогу с самого момента пробуждения. Задумавшись на пороге, девушка внимательно оглядела привычную обстановку – и тогда память, до поры скрывавшая туманные образы, вдруг вернула один из них во всей ошеломляющей яркости.
Необычайно живой, правдоподобный сон брал начало здесь, в этих стенах. Сон, который никак не мог быть явью, пусть и отзывался в сознании десятком мельчайших подробностей. Эйлин озадаченно побарабанила пальцами по дверной ручке. Соратники сейчас за много миль от неё. Да и что могло привести кого-то сюда под покровом ночи, если существуют совы и Патронусы?
Поняв, что всерьёз размышляет о совершенно абсурдной ситуации, девушка пожала плечами и, всё ещё немного растерянная, прикрыла дверь снаружи.